Купить со скидкой

Узнать новости

Подать объявление

Задать вопрос

Мировые

Казахстанские

Павлодарские

От портала

Афиша

Скоро в кино

Объявления

Организации

Курсы валют

Что купить

Акции-скидки

Телефон

Организации

Валюты

Карта

Погода

Афиша

Скоро в кино

Акции

Форумы

Фотогалерея

Эксперт

Фотогалерея

Афиша

Скоро в кино

Где отдохнуть

Предлагаем вам публикацию записи показаний одного из фигурантов инцидента – бывшего председателя правления Нурбанка Абильмажена Гилимова, с которыми он выступил в эфире телеканала «Астана».

Абильмажен Гилимов рассказал обо всем, что с ним случилось, журналистам телеканала «Астана». Ниже приводится расшифровка этой записи. Редакция не подвергала текст стилистической правке.

Гилимов Абильмажен, экс-председатель правления АО «Нурбанк»:

Это завершилось тем, что он сказал: давайте тогда мы забудем об этом, сейчас Айдар вас отвезет. Со сделкой сегодня не успели. Оказывается, Курман таки не совершил эту сделку, потом сделаем. Сказал Жолдасу: ты звони мне напрямую, не через Абильмажена. Отныне мы братья. И сказал, что мы можем открыто работать, он будет поддерживать нас. И проводил нас до той же машины, только с другими номерами. То, что это та же машина, я понял по тому, что у Айдара спрашивали: это другая машина? Ответил: машина та же, просто мы каждый час почти меняем номера. Та же машина «ландкрузер» сотый.
Обратно он к моему дому нас подвез, оставил и, когда уходил, Айдар мне сказал: ты же, наверное, пошутил насчет того, что сообщишь органам? Ты знаешь, я ни при чем. Я сам исполняю, сам против был и т.д. Я его успокоил, и он уехал. После чего я сказал Жолдасу: ну вот, завершилось. Я сказал, что двадцать процентов от стоимости заплатят. Жолдас сказал, что сейчас не хочет идти один и сидеть дома. Надо обсудить, что случилось. И он начал тогда говорить, что ему угрожали, что его отвели куда-то в подвал, там тир есть.

 

 В тире стреляли. Он начал об этом рассказывать, но я сказал тогда: Жолдас, давай где-то через час-полтора встретимся. Так как мы со вчерашнего дня были в одной и той же одежде, не пили, не ели, поэтому переоденемся и встретимся.
Я пошел домой и узнал, что жена позвонила сестре и моим друзьям, она позвонила Ахарбаеву Жумабаю, который находился в это время в Алматы. Тот, в свою очередь, – нашему общему знакомому Абзалу Жумабекову, адвокату. Они, оказывается, ждали от меня сигнала. Поехали в гостиницу «Анкара», ждали. Если время пройдет, о котором я говорил, они намеревались созвать пресс-конференцию и сообщить об этом. Просто они не знали, в какие органы обращаться. Думали, вдруг только хуже будет, если там свои люди.
Обо всем этом я рассказал Жолдасу, ему по дороге по телефону позвонил. Сказал, где встретимся. Жолдас сказал, что очень ждал этой встречи. Мы встретились: Абдуллаев Болат – это собственник, владелец бизнес-центра, Ахарбаев Жумабай, Жумабеков Абзал. И когда мы встретились, у Жолдаса случился нервный срыв, фактически истерика. Он кричал, что всю ночь провел в наручниках, что его отводили в подвал, что под дулом пистолета он вынужден был позвонить Абдуллаеву. Оказывается, он ночью позвонил Абдуллаеву и сказал: срочно выручай, я под угрозой смерти, короче, надо согласиться на такие-то условия. Он начал извиняться перед Болатом, перед нами. Говорил: в меня Вадим и Рахат Алиев в тире стреляли. Целились в меня вокруг и между ног. Это было очень опасно, я боялся, что не увижу детей вообще.
Он плакал, мы его таким раньше не видели. Не то что таким, даже расстроенным. Он достаточно приветливый, открытый человек. После такой истерики мы как смогли успокоили его. Потом я отвез его домой. Мы договорились, что подробности никому говорить не будем. Но он сказал, что, когда пришел домой (у него маленькая дочка, полтора года что ли), взял на руки дочку, говорит, не выдержал, заплакал. Там жена спросила, я все, говорит, рассказал. Теперь, говорит, надо рассказывать обо всем.

 

Я возразил. Говорю, меня же вчера предупредили, что будут последствия. Насколько нам помогут сейчас – это неизвестно, а то, что люди могут пострадать и мы сами, и наши семьи могут пострадать, родственники – это очень существенно. Я это ему говорил. Но он сказал, что напишет заявление, оставит в разных местах в пяти экземплярах, в разных органах. Он сказал, кто-нибудь да откликнется, потому что, говорит, я не верю. Он меня спросил: в тебя стреляли? Нет, говорю, в тир не отводили, у меня такого не было. Он сказал, знаешь, что самое пугающее? Алиев, говорит, мне сказал: ты пойми, за что меня Алтынбек боялся. Но я сказал Жолдасу, что, скорее всего, это уже перебор, потому что он запугивает, так бы они нас не отпустили. В общем, на этом мы расстались.
В понедельник утром позвонил Алиев, сказал, что придет в банк. Он где-то в 11 часов пришел вместе с председателем совета директоров Джумадиллаевым Талгатом. И Алиев мне сказал, что согласно тому разговору, мы должны будем дооформить это здание, и что пусть этим Тимралиев занимается, так как он лучше знает условия. А по ценам и прочее мы с тобой сейчас обсудим. Мы обсудили. Исходя из этого с учетом кредита – 21 миллион 800 тысяч долларов США – он примерно заплатил 34 миллиона. То есть владельцам оставалось около 12-13 миллионов долларов. В принципе, я пытался говорить, что здание на самом деле не 34 миллиона стоит, а почти под 100 миллионов, можно было бы добавить, но он сказал: это наша договоренность.
До этого он спросил у Талгата Джумадиллаева: вот, предлагают это здание, сколько стоит квадратный метр? Ну, Талгат сказал, что 4 тысячи, минимум. Поэтому когда ему сказали об условиях этой сделки, он сказал: очень хорошая сделка. И он говорит: можно поблагодарить за эту сделку Абильмажена.

 

Он так в шутку сказал. После чего Алиев мне предложил уйти с поста. Он сказал: ты же все равно написал заявление. Предложил уйти с поста председателя, совместно с ним на условиях 30 на 70 открыть инвестиционный фонд и вместе с Тимралиевым Жолдасом перейти и продвигать бизнес-проекты. Впоследствии пресс-служба банка ошибочно написала, что я перехожу в инвестиционный фонд, который возглавляет Зейнулла Какимжанов. А здесь речь шла о частном инвестфонде, который он намеревался с нами создавать.
После чего он поручил мне созвать также директорат и правление. Директора, как оказалось, не уехали, они все находились в Алматы. Их всех собрали и почему-то приехала съемочная группа телеканала КТК. Алиев сказал, что предлагает на долж-ность председателя Джумадиллаеву. Я выразил свое согласие, так как около десяти лет человек работает, в последнее время заместителем председателя, опытный специалист. В этом случае, он сказал, мы сейчас пойдем, огласим. После этого он сказал: ты дашь интервью КТК.

 

Мы сказали, он выступил. Сказал, что около 12 лет Гилимов отработал: команда, база и все прочее, благодарность за работу. Сказал: пришло время, он хочет на бизнес-проекты. И на мое место утвердили кандидатуру Джумадиллаевой Гульмиры.
Ее поздравили, я выступил с речью. Алиев до этого предупредил: ты не обижайся, надо по-человечески провести, чтобы не было никаких кривотолков, люди не должны думать, что это все из-за какого-то конфликта. Я скажу, и ты скажи. Я встал и поблагодарил всех, в том числе и акционеров. После чего он дал слово Тимралиеву, однако Тимралиев не захотел говорить. Он просто сказал: как решил акционер, так и будет. На том мы и разошлись. Я отказался давать интервью телеканалу, объяснил это тем, что сейчас не смогу этого сделать, да и нет необходимости.
Потом мы остались, уехал Джумадиллаев. Мы в моем кабинете с Рахатом Алиевым оставались примерно до шести вечера, пока оформлялась сделка по покупке-продаже здания «Кен Дала». Это оформлялось в кабинете Тимралиева. Я практически не выходил. Два или три раза Тимралиев заходил ко мне и говорил в каком-то состоянии аффекта. Обсуждали юридические аспекты договора. Не-сколько раз заходил Курман Акимкулов, который выступал со стороны покупателя ТОО «Алма-тур» директором. И, в конечном итоге, где-то к шести часам сделка завершилась.
После чего Алиев засобирался и, уходя, мне сказал следующее: а ты вспомни, какие еще есть кредиты, по которым твои друзья могут поделиться со мной бизнесом. Я сказал, что это нарушение ранее данных им слов, потому что он обещал, что отныне никто от этого не пострадает больше. Он сказал, что, в принципе, это удачная сделка, он согласен, но, если в моем банке кредитуются, это на мои деньги. Значит, люди должны делиться бизнесом. Я возразил, сказал, мы даем ипотечные кредиты под квартиры, тогда люди должны, что ли, отдавать свои комнаты в квартирах. Он сказал, подумай хорошенько, ты же знаешь, что будет, и ушел.
Я после этого пригласил Джумадиллаеву к себе в кабинет и поздравил ее, сказал, что сейчас в моем кабинете есть немного личных вещей – книги и прочее, я сейчас уберу, и она может заезжать. Она отказалась, сказала: я останусь в своем кабинете, взаимно поблагодарили друг друга, и я отдал ей кабинет.

 

 Практически ушел 22-го.
После этого мы несколько раз встречались с Тимралиевым, он хотел узнать подробности, что случилось. В принципе, сделка была осуществлена, а компания, владеющая бизнес-центром «Кен Дала», получила примерно 34 миллиона долларов, правда, в тенге, закрыла кредит, и у этой компании на счету оставалось примерно 12 миллионов долларов. Алиев сказал: половину, примерно 6 миллионов, оставить на депозите в Нурбанке на долгосрочный период для того, чтобы это было гарантией осуществления сделки. Так как оформление здания потребует очень долгого времени, потом могут быть последующие риски. Остальную половину, около 6 или 7 миллионов долларов, но в тенге, он сказал, по своему усмотрению пусть владельцы как угодно используют, у меня к ним претензий нету. В общем, на этом сделка была завершена.
Однако я сказал Жолдасу, что, уходя, он сказал такую фразу: мы вернемся к этому разговору. И практически на моих глазах у Жолдаса начался психоз. Он сказал, что надо что-то предпринимать, потому что он повтора такого не выдержит. Еще при первой встрече он начал кричать, что лучше купить гранату, лучше я взорву себя, лучше я убью себя, больше такого унижения перенести не могу. В принципе, и у меня стрессы были, но, видимо, на него давление оказывалось слишком большое – стреляли, сильно пугали. И он не то что был напуган, это было намного хуже, у него практически истерика была. Он сказал: надо предпринимать что-то.
Я его успокоил, сказал, что, в принципе, нам особо бояться нечего. Единственное – только случайности, чтобы не выкрали, и прочее. Давай, говорю, я обращусь (я вспомнил, что до этого в гостях на юбилее с Самалиховым Нурланом познакомился, знал, что он в системе МВД работает) к одному человеку.

 

Он уроженец Атырауской области, земляк. Он сказал, ты попроси у него телохранителей, дети есть, семья. Кто его знает… Потому что, он говорит, я не верю, особенно этот Кошляк… Почему-то он именно по Кошляку заострял. Я пообещал ему это сделать и попросил замначальника хозуправления Маратбаева Нурлана как человека нейтрального, ответственного, которого я знаю (я практически с 22-го не выходил из дома. В основном только с детьми выходил прогуляться и все. И поэтому я попросил Нурлана), чтобы он нашел Самалихова.
Где-то числа 25-го, по-моему, нашел Самалихова. Тот согласился встретиться, куда-то он на совещание торопился, и сказал, на пересечении каких улиц. Я вместе с Нурланом на его машине выехал. Мы там встретились в машине, Самалихов подсел в эту машину, Нурлан вышел. Я вкратце просто сказал, что ушел с работы, есть опасность для жизни, есть угрозы. Так как я не сильно хорошо знал, можно ли ему полностью доверять, к тому же это достаточно личная информация, поэтому я не стал рассказывать все. Он спросил: что, у вас какие-то бизнес-разборки, кредиторы, типа там, бизнесмены? Я сказал, да нет. Главное, чтобы охраняли возле дома, чтобы дежурили, чтобы можно было выезжать и так далее. Он говорит, надо «Кузет». Я сказал, что это очень долго, нам надо срочно что-то делать. Ну, мы впоследствии это сделаем. Пока будем делать. Он согласился: давай, говорит, выручим. Потом говорит: сам приедешь? Я сказал – брат. Ну, пусть брат приедет, оформит все это. Я сказал: хорошо.
После этой встречи я позвонил Жолдасу, успокоил его, сказал, что все, органы уже знают. Не в деталях, но сейчас людей выделят, мы будем под охраной, наши семьи. Он успокоился. И где-то числа 30-го (до этого времени Жолдас ходил на работу, он сдавал дела. Он курировал корпоративный бизнес, поэтому все клиентские, все кредитные досье, это все необходимо было сдавать) он сказал, что Гульмира Джумадиллаева хочет встретиться. Чтобы мы втроем встретились, поговорили. Он сказал, давай по-человечески поздравим. Столько лет работали, в этой суматохе и не успели. После уже поговорим о делах. Я наотрез отказался ходить в банк. Уволился – уволился. Пожалуйста, в дневное время на нейтральной территории где-то встретимся. Недалеко от дома на Тулебаева–Шевченко мы договорились, точнее, Жолдас договорился, на 5.30. Мы прождали Гульмиру, она позвонила, что выходит, сейчас-сейчас. А потом сказала: у нас совещание, шеф вызывает, не смогу. Мы где-то час, больше часа, прождали и ушли.
Назавтра утром, 31 января, мне позвонил Жолдас Тимралиев и сказал, что Гульмира извиняется, что встреча не состоялась не по ее вине. Но она хочет сегодня встретиться. Я сказал: я не буду встречаться, если назначили, пусть приходит. Он сказал: я тогда сам схожу, меня приглашают в 3 часа, после обеда, в банке там какие-то вопросы есть, говорят, там руководство будет. Я сказал: хорошо, будь осторожен, я не пойду, я буду дома.
Я остался дома, примерно до часу или до двух гулял с детьми. Вернулся, пообедали, я уложил детей спать. В последние дни я детьми не занимался.

 

 Как раз вечером я узнал, что был какой-то налет на банк, СОБРовский, и прочее, прочее. Потом мы созвонились, и через Армангуль я все эти подробности более-менее узнал.
2 февраля, точнее уже 1 февраля, внизу ходили финансовые полицейские, но моя квартира находится в доме, который охраняется. И внизу охрана не пустила, так как у них не было никаких документов. А 2 февраля уже финансовая полиция пришла с санкцией прокурора об обыске моей квартиры. Где-то в 7 часов вечера четыре, по-моему, сотрудника финансовой полиции, взяв понятых, делали обыск. Он примерно часа 3-4 длился. В принципе, по ходу обыска, что они искали, я понял, потому что они сказали: покажите все фотографии, где с руководством МВД и КНБ, с правоохранительными органами. Но ничего они не нашли. Сказали по телефону: нет никаких фотографий. Изъяли какие-то черновые листы, которые рабочие, черновики, 70 листов, на которых дети там рисовали. Изъяли мой паспорт, две карточки «VISA» платежные и видеокассету с записью моих детей еще 2001 года, старшего сына.

 

После чего они сказали, что я должен проследовать с ними в здание ДВД финансовой полиции. Мы прибыли туда где-то часов в 11 ночи. Привели к следователю Жуманову. Туда периодически заходил Исаев – начальник отдела и Аубакиров – замначальника следственного управления. Допрос вел сам Жуманов, он сказал, что есть заявления банка о том, что я причинил ущерб по квартире, которая принадлежала банку, которая продана за определенную сумму ниже рыночной и что эта разница присвоена. И, второе, что я свой служебный автомобиль джип угнал. По этому поводу я давал показания, когда показания закончились, еще повторные. Это длилось почти до полчетвертого ночи. Я сказал, что пора уже, наверное, отпускать, потому что полчетвертого. Они мне сказали, что указание Аубакирова никуда не отпускать, закрыли в кабинете. И я там на стуле просидел до утра.
Утром где-то часов в 9-10 это опять продолжилось, но часов в 11 зашел Курбатов, генерал. Все вышли. Он представился, сел и сразу же сказал: ты раскачал политическую ситуацию, теперь в стране напряженка, в первую очередь, получается, ты подставил акима города, потому что ты знаешь отношение к нему Рахата, он этого случая не упустит. Поэтому теперь и у тебя, и у него будут проблемы.
Я сказал, что, во-первых, причем тут аким, что он никакого отношения к автомобилю или квартире не имеет. Однако Курбатов сказал: речь идет не об угоне автомобиля и квартире, речь идет о бандитском налете на банк. О том, что с помощью СОБРовцев ты организовал это, и за этим стояло руководство ДВД или МВД. Ты должен сказать, что это Самалихов.

 

 Мы всех их арестуем. И он предложил сотрудничество – сказать все как есть. Кто там меня на это дело учил и так далее. В принципе, я отказался. Он сказал: зря ты отпираешься. Потому что мы поймали монгола, у него изъяли все эти компании, все обнальные компании, около 40-50, мы вас поднимем на вилы. И вопрос состоит в том, будешь ты с нами сотрудничать или нет. Я промолчал. Он сказал: подумай еще раз, если надумаешь, то тогда мы готовы будем поговорить. После этого он вышел, потом я еще просидел там где-то до обеда. После обеда пришел Курбатов и сказал: на меня давит Рахат, я не должен тебя выпускать отсюда. Но у меня нет оснований, потому что ты только свидетель по этому делу. И учитывая, что в данном случае крайними можем оказаться мы, я принял законное решение: я тебя отпущу.

 

Но ты все равно сядешь. Это вопрос времени. До этого времени пока ты будешь дома, хорошенько подумай, найми адвоката. Наше предложение остается в силе. Он вышел, зашел Аубакиров, который все время сопровождал Курбатова, и сразу же сказал практически то же самое, что и генерал Курбатов, и продиктовал мне в произвольной форме подписку о невыезде. Я сказал, что являюсь свидетелем, какая может быть подписка, тем более в произвольной форме. Он сказал, что если хочешь уйти домой, лучше напиши. Я написал. Это и все вопросы должен был согласовывать со следователем Пахоменко-Павловым. У меня через понятых изъяли сотовый телефон. Потом Аубакиров пригласил начальника управления внутренней безопасности, он пришел с шестью сотрудниками, и сказал им следующее: этот человек находится под подпиской о невыезде, практически можно считать под домашним арестом. Поэтому он не должен выходить из квартиры. Вы должны по два человека каждые два часа подниматься в квартиру и смот-реть, спит ли он или в туалете находится. Пока не убедитесь, не выходите.

 

Он не должен сбежать, потому что он нам нужен. С этими словами он оставил нас.
Эти сотрудники отвезли меня домой, между собой договорились, как они будут чередоваться. Единственное, что я попросил, так как у меня трое малолетних детей, чтобы в ночное время они не заходили в квартиру. Они отнеслись к этому с пониманием, сказали, что должны будут хотя бы звонить тогда. На том и договорились. Так это было до 5-го числа. В понедельник 5-го числа в 8 часов утра зашел за мной один из дэвэдэшников – Цой Игорь Сергеевич – и сказал, что вызывают в финпол.

 

 

 Вчера Р. Алиев был объявлен в международный розыск. Прокурор санкционировал его арест, в связи с чем в Вену выехала специальная группа во главе с заместителем генерального прокурора РК и представителями Интерпола в Казахстане. Напомним, что глава государства дал поручение силовикам провести самое тщательное расследование нашумевшего дела, невзирая на должности и положение.

На своей машине он меня привез в ДВД города Алматы. По приходу сразу же Аубакиров распорядился, чтобы надели на меня наручники и отвели в подвальное помещение. Оно было застелено матами, и я так понял, что это спортивный зал. Я в этом подвале находился примерно до 11–12 утра с 8 утра. Примерно в 11–11.30 меня позвали в кабинет Курбатова.
В кабинете за своим рабочим столом сидел Курбатов, а за конференц-столом сидел мужчина в гражданской одежде. Я присел. И этот мужчина сразу же сказал: я первый заместитель Сарыбай Султановича, моя фамилия Ибраимов, я специально прилетел из Астаны, – и бросил распечатку. Это было письмо Капашевой Арманкуль на имя президента страны о событиях 18–19-го и исчезновении 31-го ее мужа. Я прочитал это письмо. Когда прочитал – вернул обратно. Он сразу же привстал и в агрессивной форме сказал: я специально прилетел из Астаны, срочно прекрати эту режиссуру и заткни эту истеричку; я знаю, это ты пытаешься таким образом раскачать ситуацию; ты решил влезть в политику, ты не знаешь, на кого замахнулся, ты на Рахата, что ли, замахнулся?
Я пытался ему возразить. Но он не дал мне сказать слова. Сказал: я не собираюсь с тобой разговаривать; буду говорить я; я предлагаю сознаться во всем и указать, кто именно этот налет организовал, кто из правоохранительных органов тебе помогал; если ты будешь это говорить – в принципе, у тебя есть шанс выйти отсюда, если нет – ты отсюда не выйдешь, и я тебе обещаю, как генерал, что мы тебя сделаем организатором бандитского налета, ты будешь главарем этой группы и получишь большой срок. Как он сказал – «нескоро увидишь свежий воздух». И, вызвав Аубакирова, обратившись к нему, сказал: не отпускайте его, пока не заговорит. Курбатов сидел за своим рабочим столом и ни слова не сказал.
Я вышел, на меня сразу же надели наручники. И Аубакиров сопровождавшему меня дэвэдэшнику (подполковник Рустем, у меня есть все данные) сказал: в подвал его и пока не расколется, пусть сидит; если захочет поговорить – только лично со мной.
Меня обратно отвели в этот подвал, где я находился. До 7 вечера пролежал (так как там были только маты) в наручниках. Потом, где-то в 7 часов, уже, оказывается, в здание ДВД пришел нанятый моими родственниками адвокат Мурзин.
А до этого, где-то в 11, жена позвонила в финполицию и спросила про меня. На что ей ответили, что «мы его допросили и уже отпустили давно». Мои родственники начали обеспокоенно искать меня по городу – не нашли, сообщили о пропаже человека в полицию. И как раз в это время давала интервью по случившемуся Капашева, и журналисты потом уже за разъяснениями зашли в мою квартиру. Моя жена им про все эти обстоятельства рассказала, что сегодня исчез. Сказала, что в 11 часов финполиция сообщила, что уже выпустили; уже вечер, его нет.
После этого, где-то в 7 вечера, подошел Мурзин, и в кабинете капитана Аблязова он потребовал меня отпустить. Так как мне предъявлено обвинение не было, я был свидетелем, уже почти начало восьмого и они не имеют права меня задерживать. Аблязов ушел и, согласовав свои действия, пришел обратно – сказал: да, мы отпускаем сейчас – опять в сопровождении этих охранников. На что Мурзин очень сильно возмутился, сказал, что они не имеют права, потому что свидетеля под домашним арестом не содержат. И поэтому он потребовал тогда постановление, с какого числа. Я ему сказал, что со 2–3-го это продолжается.

Тогда Аблязов сказал: хорошо, мы напечатаем со второго-третьего. И они напечатали задним числом постановление о предоставлении мне физической защиты якобы по моей просьбе. Но я никакую просьбу не излагал. Они начали меня упрашивать, чтобы я написал заявление о защите. Но я отказался это делать. И моя жена на их незаконные действия, проконсультировавшись с адвокатом, написала жалобу в Генпрокуратуру о том, что меня незаконно содержат под домашним арестом, что постоянно, каждые два часа, в нашу квартиру заходит служба безопасности внутренней финансовой полиции, что 5-го числа с утра до вечера меня продержали, и так далее.
6-го числа, уже назавтра, я с удивлением узнал, что было напечатано интервью с Ибраимовым, в котором он сказал журналисту о том, что мы с Тимралиевым похитили 809 миллионов тенге и возбуждено уголовное дело, что мы занимались финансовыми махинациями, и прочее. Хотя никакого обвинения предъявлено не было. Я проходил по делу о квартире и о налете на банк. И после обеда Курбатов дал пресс-конференцию, на которой тоже подтвердил те же слова, об этих 809 млн тенге. Практически без начала даже следствия эти люди меня и Тимралиева обвинили в очень тяжелом преступлении. После чего меня с 6–7-го числа водили на допрос в финполицию. Постоянно на этих допросах находился – в основном, руководил – Аубакиров. После того как сделали все эти следственные действия, 7-го числа объявили, что меня задерживают по предъявленному обвинению о налете на банк.
Было это вечером, поздно, около 10 часов, когда об этом объявили. Адвокат еще в кабинете Аубакирова находился. Потом меня отвели еще в камеру в здании финполиции, адвокат ушел, и где-то через минут 20, полчаса, меня обратно подняли в кабинет Аубакирова. Я увидел, что там сидел Вадим Кошляк. Тот самый Кошляк, который был в банно-спортивном комплексе. Аубакиров сказал: ты не узнаешь Вадима? вам, наверное, есть о чем поговорить, я пока выйду, покурю. Кошляк набрал по телефону какой-то номер, сказал, что все нормально.
Когда вышел Аубакиров, Кошляк опять позвонил по телефону, отчитался: да его привели, да, он в наручниках. Я понял, что он разговаривал с Алиевым, потом он передал мне трубку. Да, это был Алиев. Он сразу же в агрессивной форме начал требовать: ну что, допрыгался? тебе нравится? хочешь в тюрьму? хочешь, я тебя вытащу обратно? ты что, не понимаешь, что я могущественный? В конце концов я устал от этих угроз и спросил, что он хочет, к чему этот разговор?
Он сказал: слушай внимательно; если хочешь выйти из тюрьмы, завтра жена этого Тимралиева и твоя жена, которые собрали оппозиционную прессу, должны публично через СМИ извиниться передо мной, сказать, что они оболгали меня, что они извиняются, что никаких претензий не имеют, – это первое условие. Второе условие, он сказал, чтобы больше никаких пресс-конференций – ни моя жена, ни родственники. И в первую очередь он говорил о Капашевой Арманкуль, чтобы она никаких впредь заявлений не делала, чтобы хуже не сделать. И третье, он сказал: лично к тебе у меня никаких претензий нет. Есть плохие кредиты. Сейчас список составим. Гульмира Джумадиллаева передаст этот список, и ты должен перекредитовать.
Я полностью согласился. Потому что, может, не детально, но в общем зная сумму портфелей, зная механизм выдачи, который принят у нас в банке, я сказал, что готов, так как все кредиты нормальные. Могут быть плохие, в силу обстоятельств, но в принципе это решаемый вопрос.
Он сказал: если ты согласен, ты, все твои друзья, все твои родственники все свое имущество, деньги, что имеете, должны положить в банк в залог. Я сказал: это технически неосуществимо, и при чем тут мои родственники? У нас состоялся такой разговор на повышенных тонах, который перерос в конфликт. Он начал угрожать, что в этом случае я не выйду из тюрьмы, что будет хуже.

 

Я сказал: согласен только при условии, что выпустите тогда похищенных людей, и тогда никакая Капашева, никто даже говорить ничего не будет. Он сказал: я ничего не знаю, я никого не похищал. Я сказал: Рахат Мухтарович, вы прекрасно знаете, о чем идет разговор, тем более для того, чтобы перекредитовать, мне необходим Тимралиев, он реально необходим; он знает клиентов, он лучше ведет переговоры, хотя бы с этой целью перво-наперво надо его выпустить. Он сказал: посмотрим, ты сам начинай. Я сказал тогда: сидя в тюрьме, не смогу это сделать. Первое условие – это Тимралиев нужен. Второе – я должен выйти из тюрьмы. Он сказал: насчет тюрьмы я подумаю, потому что я не такой всесильный, чтобы в один день решать; я скажу потом, как решится этот вопрос.
Этот разговор очень долгий – минут двадцать, наверное, по телефону мы разговаривали… даже больше. Постоянно с его стороны были угрозы, я все время требовал отпустить этих людей. Он сказал, что все вопросы должны решаться через Вадима Кошляка. Что все свои деньги, имущество друзья, родственники должны были положить в Нурбанк. И это они должны были делать через Вадима Кошляка.
Я передал Кошляку трубку, он переговорил – и потом мне начал говорить о том, что надо выполнять, «ты что на себя берешь?» и прочее. У нас опять же чуть не состоялся конфликт. Я ему сказал, что надо отпускать людей. Он сказал: я не знаю ничего, делай то, что шеф говорит. Он написал, точнее, продиктовал по бумаге телефон, через который меня можно будет найти. После этого Кошляк вышел, зашел Аубакиров, и меня отвезли в следственный изолятор ДКНБ, где этот номер телефона изъяли. С тех пор вот я нахожусь по сегодняшний день, находился в следственном изоляторе ДКНБ.
Потом, где-то в середине февраля, в один из дней меня привели в кабинет Аубакирова, где сидел Курбатов. И сказал: ну вот мы опять встретились, давай нормально поговорим. И сказал: мы сейчас потихоньку проверяем, особо таких нарушений не видим, как вначале нам казалось; и фирмы, оказывается, не обнальные, но, тем не менее, если сильно проверим, у любой компании есть нарушения, что-нибудь найдем. Я сказал: обнальные и лжепредпринимательство – это две разные вещи.

 

Он сказал: ну ничего, мы погорячились, ты тоже веди себя спокойно; сейчас надо всех успокоить, снять напряжение, поэтому я хотел узнать, ты готов к переговорам со своим акционером с Рахатом Алиевым? Я сказал, что я от этого не отказывался, я готов и, самое главное, что надо отпустить людей. Курбатов сначала спросил: почему я считаю, что их похитили? Сказал, что они считают, что они скрываются и прочее. Но в это же время я сказал, что во время обыска у Тимралиева паспорт, удостоверение все вы изъяли, поэтому куда он может деться? Он уходил один на работу на встречу с руководством. Он никогда не готовился ни к какому побегу и не может этого сделать. И есть масса свидетелей на 9-м этаже, которые могут подтвердить вам это.
Он сказал: ну этот вопрос мы оставим; самое главное, зачем тебе он нужен? Я сказал, что Алиев предлагает перекредитоваться, чтобы мы занимались финансовыми вопросами, для этого он нужен, это во-первых. И вообще нужно отпустить.

 

На что мне Курбатов говорит: а зачем ты хочешь, чтобы его отпустили? Ты же не знаешь, как с ним поработали и на твоей ли он стороне. Я переспросил: что это означает? Он говорит: вот он сейчас появится – и против тебя все пойдет; он будет против тебя говорить; он не на твоей стороне. Я сказал: я это предполагаю. Но, самое главное, даже если не на моей стороне, если виноват, посадите, пусть в соседней камере сидит, и спокойно будем выяснять отношения. Это не вопрос похищения. Ну, он сказал: мы этот вопрос еще раз обдумаем, я передам. Уходя, он сказал следующее: не дерзи, веди себя прилично со следователями, я постараюсь снять напряжение; я тебя помню; я передам Рахату, что ты готов к переговорам, ты разумный человек, что, оказывается, – я свое слово скажу! – что ты особо ничего не воровал из банка, как нам казалось на первый взгляд, что переговоры провести можно.

 

При выходе он сказал: я слышал, тебе в КНБ устроили курорт, еще домашнюю пищу дают, все условия создают, ты слишком хорошо там живешь. И вышел. Через несколько дней меня перевели в следственный изолятор Министерства юстиции. Это в центральную тюрьму. За это время была масса допросов. Было проведено опознание. Опознание было проведено собровцами, которые якобы меня опознали. Хотя они путались. И во время этого опознания, даже во время очной ставки они извинялись передо мной и говорили: нас заставили, мы вынуждены так говорить. И этим опознанием руководил Аубакиров, на что мой адвокат обратил внимание и спросил: а почему вы подсказываете, оказываете давление, почему вопросы подсказываете, ответы? Вы не член следственной группы. На что Аубакиров ответил: если надо, меня включат в группу. После этих опознаний, даже не сделав с некоторыми очной ставки, не расспросив, в срочном порядке привели в кабинет Аубакирова, где зампрокурора Абдиров подписал двухмесячный арест.
Находясь в следственном изоляторе, в КНБ и тюрьме, я узнал из СМИ, через моего адвоката, что идет процесс рэкета. Как обещали, моих родственников, друзей запугали. У них отбирают имущество; принадлежащий мне земельный участок, который я купил несколько лет назад (года 4 или 5 назад), по подложным документам на неизвестное мне имя был продан: от моего имени была оформлена доверенность, согласие жены – все это по подложным документам, хотя я в это время находился в следственном изоляторе. Также поступили, насколько я знаю из СМИ, с землей Айдара Хасенова, который числится в бегах по сегодняшний день. Отбирают бизнес у моих родственников, друзей, товарищей – это открыто пишется, об этом сейчас известно. Процесс давления продолжается на сегодняшний день. Удивительно, что практически никакие меры не были предприняты. Мы жаловались в разные инстанции.
Но вот недавно МВД объявило, что на самом деле это был не побег, а это было похищение. После этого на заседании суда родители собровцев под присягой дали показания, открыто сказали при всех, что их собрали Курбатов и Аубакиров, которые оказывали давление. И им будет плохо. Они должны взять на себя несуществующую вину. Только таким образом они могут выйти. И таким образом они должны спасти себя и указать на руководство, на меня в том числе. Вот весь этот судебный процесс таким образом продолжается.
На сегодняшний день я хотел бы заявить о том, что 31-го числа на самом деле, действительно было похищение. Потому что этому предшествовали те события, о которых я рассказал. У нас была обоснованная необходимость обращаться за помощью. За защитой.

 

Мы очень сильно боялись за свою жизнь, за жизнь своих друзей и близких. Однако утаили обстоятельства, которые существенно могут повлиять на расследование, на судебное следствие. Поэтому у меня убедительная просьба, чтобы это было принято к сведению, чтобы разобрались, чтобы установили нашу невиновность и чтобы виновные были наказаны. Вот что я хотел сказать в своем заявлении.
Опасаясь за свою жизнь, я написал письмо на имя президента Республики Казахстан Нурсултана Абишевича, где изложил все обстоятельства, которые со мной и с Тимралиевым случились 18–19-го, а также последующие, которые были. Это, как гарантию нашей безопасности, я отдал своим родственникам, потому что я боялся, что это могут изъять. У моих родственников это хранилось, я это указал правоохранительным органам, где это хранится. Я думаю, что было уже изъятие. В этом письме моя последняя надежда, что мы будем услышаны. Потому что такое беззаконие, произвол, который творится, когда среди белого дня похищают людей, угрожают смертью и творят все, что хотят, на этом не останавливаясь…
На сегодняшний день двух друзей моих нет – их похитили; уже четвертый месяц никто не знает, что с ними случилось. Отбирают их имущество, их право на частную собственность, которое охраняется государством. Люди имеют право на частную собственность, право на жизнь, право на труд. И в этом письме я обратился к президенту страны, как гаранту Конституции и справедливости, с просьбой, чтобы был установлен закон. Даже если мы в чем-то были виноваты, это должно быть честное следствие. Мы готовы ответить перед законом, но только не таким путем. Я надеюсь, что мы будем услышаны, что наша надежда, она оправдается. Президент восстановит справедливость, и виновные будут наказаны.