Солнечный свет стоял на подоконнике квартиры номер сорок шесть. Он не мог проникнуть внутрь. Путь ему преграждала старая пыльная штора.
- Мама, я больше не хочу.
- Давай, еще разик, и на сегодня всё. Осталось три сеанса.
- Мама, я больше не хочу. – вторила девочка, уже настойчивее.
На ее лице проступили слезы. Они скатились по пыльной щеке, оставив мокрый одиночный след. Мать резко переменилась в лице, и сделалась злой.
- Ты понимаешь, что нам это надо? Она не сможет без лекарств, а денег не хватает. Я уже не знаю, где их брать.
Она села на стул, и обхватив голову руками начала беззвучно плакать. Со стороны, это было похоже скорее на смех, чем на плач. Девочка присела на корточки перед ней, и обняла мать за плечи. Мать продолжала плакать, и дочка пыталась ее успокоить. Хотя и знала, что это не получится. Она поднялась и пошла на кухню. Из шкафчика она достала маленькую коричневую бутылку, и отмерив пятьдесят капель в пыльный стакан, девочка разбавила их небольшим количеством воды. Мать уже начала успокаиваться, и ребенку не составило труда заставить ее выпить. Руки не тряслись.
Посвящается всем невинно пострадавшим от Почты России.
Мор припарковал свой заляпанный грязью байк под окнами старой хрущевки, рядом с еще тремя двухколесными. На лавочке перед подъездом сидели пацанчики. Один громко щелкал семечки и плевал ими перед собой, второй пил «ягу».
- Крутая бибика! – сказал «яга», отрыгнув. – Только цвет какой-то дурацкий.
- Что не так с цветом? – Мор обернулся.
- Та… бледный какой-то. Перекрась! – он загыгыкал. – Слыш, а ты чё лысый? Скин что ли? – пацанчик кинул Мору «зигу»: - Тогда слава России!
Всадник вздохнул, нашарил в кармане ключи и толкнул дверь в пахнущий плесенью подъезд.
Какие-то малолетние ублюдки снова нацарапали на стене у двери – на этот раз перевернутый крест и «хачи суки». Звонок выжгли еще на той неделе, пришлось стучать.
Дверь открыл Голод. Мотнул головой, убирая длинные черные патлы с лица. Ну вот, снова что-то жует, как обычно. Он отступил к вешалке, пропуская Мора, и поинтересовался, не принес ли тот чего пожрать. Из глубины квартиры доносились звуки ссоры.
Голод молча смотрел, как брат снимает ботинки. Он был очень худой, и всё время, не переставая, простужено шмыгал носом. Потом сказал:
- У Чумы истерика.
Его слова немедля подтвердил звон разбитой вазы и отборный мат.
- Опять? – Мор положил на кухне пакет с едой. Тощий Голод тут же выудил оттуда дешевую сосиску, снял с нее целлофан и жадно откусил половину.
- Мгу. – Задумчиво проговорил он. – Уже ведь лето почти.
Мор прошел в комнату. Война мрачно сидел в продавленном кресле под побитым молью гобеленом с пастушками. Руки он сложил на груди, иногда, правда, расцеплял их, когда белобрысый брат со своей истерикой подходил слишком близко. В окно бил пронзительный солнечный свет.
- Ты идиот! – орал Чума. – Только ты, говно, мог додуматься послать последнюю печать! Последнюю, сука, печать! Из Тибета! Почтой! Обычной!!! Ты о чем думал?
Рыжий Война, обычно взрывной и наглый, уже вторую неделю безуспешно пытался выйти из запоя, отчего стал тихим и вялым.
- А чем мне было отправлять? Это же, блядь, Тибет! Что нашел, тем и отправил. С собой везти было палево, я тебе пятьсот раз говорил. Антиквариат же!
- ЕМС-ом надо было! Дебил!!! – Чума взял из серванта щербатую чашку с красной гвоздикой и надписью «Первомай – праздник труда!», посмотрел на нее внимательно и швырнул в стену, прямо в пастушек. Война пригнулся и поморщился от громкого звука. Стряхнул с плеча осколки первомая. – Ты понимаешь, что из-за тебя мы все сроки просрали? Вот посмотри в окно. Давай, давай! Что ты там видишь?
- Дерево, – буркнул Война.
- Ты сам дерево! – заорал Чума. – Там почти лето, дебил! Лето! Там уже полгода не должно быть вообще нихера! Где печать, сука? Где???
- А хуле ты на меня орешь! – Война не выдержал и тоже заорал. – Ты у Почты России спроси, где! Где в мае посылка, которая должна была прийти в начале декабря!
Чума громко задышал, взял с полки еще одну чашку, чтобы бросить в Войну. Потом вдруг успокоился.
- Ладно, – сказал он сам себе. – Ладно. Мы подождем еще немного. Еще чуть-чуть. Не может же посылка идти вечно. Скоро всё это закончится. Всё это, – он обвел взглядом комнату хрущевки, остановился на желтом пятне в углу у потолка. – Всё это скоро кончится.
Мор, который до сих пор стоял в дверном проеме и молчал, достал из заднего кармана газету. Развернул, бросил на журнальный столик перед Войной. На передовице была фотография и крупные буквы «Сгорел склад Почты России». Какое-то время в воздухе висела звенящая тишина, которую нарушал только навязчивый звук дрели из соседней квартиры.
- Н-но, может… – Война, наконец, поднял на брата полный надежды взгляд. Лысый отрицательно покачал головой.
- Пацаны, я пельменей сварил! – крикнул Голод из кухни. – Кто-нибудь хочет?
Чума, который так и стоял с чашкой в руках, осел на пол и разрыдался, как ребенок.
Судя по всему, благодаря почте России, не состоялся конец света. Хоть что-то хорошее... _________________ Там, на небе, только и разговоров, что о море. И о закате... (c)
---------------------------
Говорят, что настоящие мужики перевелись! Вы не в курсе куда? А то я бы тоже перевелась...
А вот вы спрашиваете, почему наша деревня называется Париж?
А я вам отвечу - хрен его знает! Кто-то на Отечественную войну 1812-го кивает, кто-то намекает, что у нас Наполеон по выходным дням девок портил.
Не буду путаться в исторических реминисценциях, но девки у нас действительно красивые, упасть-отжаться.
Вот Наташку взять, Залупаеву. Вернее, это она в девичестве была Залупаева, а по четвертому покойному мужу Кочерыгина.
Это же не женщина, а огонь! Мадонна отдыхает на подтанцовке. Об нее многие деревенские мужики споткнулись. Ибо хороша, ведьма!
И друг мой, Василий, не устоял. Жениться, говорит, хочу.
И не смущает его порядковый номер супружества. Я, говорит, не суеверен.
А то, что в ее габаритные огни троих таких, как он, запихнуть можно, Васю не пугает. Оптимист, йопть!
У нас тут, в провинциях, нравы простые. На одном конце чихнули, на другом «будь здоров» скажут.
Свадьба – событие районного уровня. Приедет родня до глубокого колена: из соседней Халабуевки троюродные тетки седьмого киселя и бабушки внучатых племянниц. Может, из города какое забывшее историческую родину лицо пожалует. Одним словом, карнавал бразильский.
Так вот. Покуриваем мы с мужиками вечером у амбара, зубы точим. За Васю переживаем.
Предыдущий Натахин супружник был кровь с молоком: полтора метра росту, руки как лопатки саперные, грудь - колесом. И даже он тяготы брака смог только три года выносить – от инфаркта помер. Копал огород под картошку, двенадцать соток, на них и упал.
Неторопливо, значит, кости перемываем Василию, глядь - дед Макар вдоль вечернего проспекта рулит. Из клуба, вестимо. Картуз, сапоги от навоза отчищенные, в кармашке колокольчик полевой.
Веселенький такой.
Чего, спрашивает, грустите, чайки мои степные? Да вот, толкуем, теряем бойца.
Макар поначалу пригорюнился в бороду. Ох, блазнится мне, похаживал наш дедок к вдове от своей бабки, да карма у него для Наташки слабовата, по возрасту зрелому.
А потом – бац себя по лбу, да крепко так, даже три волоска на лысине подпрыгнули
- Мальчишник надо устраивать по такому поводу!
Мы переглянулись: – Какой еще… мальчишник?
А Макар нам снисходительно поясняет: - Праздник предсвадебный, мальчики отдельно, девочки отдельно. Дескать, надо за последнюю ночь все успеть, чтобы потом в браке не мучиться от несвершенности .
Мысль нам сразу понравилась. Но промозговать ее нужно бы основательно.
И тут Макар нас совсем добил:
- А еще стриптиз должен быть непременно на мальчишнике. Типа, танцы на столах! И не абы как, а с полной обнаженкой! А желающим еще и раздача секса бесплатно.
Ох ты, как нам понравилась идея эта. С бесплатным сексом, понятно, никому ничего не обломится. На столе у нас пока только тракторист Федор танцевал, когда в ресторане райцентра отъезд тещи домой обмывал.
Колян пошел мужиков оповещать - гулять на мальчишнике, так всей деревней. Хитрый Макар дунул к брачующемуся, обсказать идею, а мне, как самому обаятельному, поручили стриптизёрш искать.
Почесал я репу и думаю: это ж кого нам всей деревней хотелось бы без трусов увидеть?
Бабку Агафью отметаем сразу. Маню? Но ее стол никакой не выдержит, если ножки у стола козьи – сразу подломятся.
Клане муж не позволит, у Дуськи ноги кривые, Светку только в темноте по ночному каналу показывать - от простоты лица в кому впадёшь, у Танюхи сиськи мелковаты.
Мда, полная деревня баб, а стриптиз станцевать некому.
Иду по площади нашей главной, а навстречу гордость деревни, танцор Борька Фарисеев, рассекает. Он у нас по заграницам учился балетам всяким и преподавал хореографию желающим.
Потом ему какой-то завистник, как он туманно намекал, сломал ногу в трех местах, и карьера танцевальная накрылась деревенским сортиром. Но балет в жопе евонной все равно играет систематически. То под Шопена траву в огороде косит, то у колодца ласточку бабам показывает.
Завидел меня, лапкою замахал.
– Чего смурной такой, самогонный аппарат на профилактике? – подколол меня.
- А зубы ты все на месте носить не притомился? - ядовито у него спрашиваю. - А то сейчас помогу раскокать твой фарфоровый завод.
Понял Борюсик, что в заботе я, глазки голубые в кучку свел и намекает бровями: "может, по коньячку"? Знает, гадюка, чем за душу взять.
Рассиропился я за пятой стопкой..
- Так, мол, и так, - говорю. - Женщины нужны для стриптизу. Кандидатуры перебрал все - не подходят коровы под седло. А вечеринка без стриптизу - как родовой герб без девизу.
- Тю, - деловито говорит Борька. - Да на кой черт нам эти адские созданья? Обойдемся без слабого полу. Я тебе такой канкан прошуршу - Плисецкая будет от зависти пятки грызть!
- Ну, а раздеваться как будешь? - спрашиваю. – Ты же мужчина вроде пока еще?
- Нет проблем, - отвечает. – Найдем антураж женский, не дрейфь. У Мани возьму лифчик с взъемом сисечным, у Клавы - туфли сорок первого размера, ей деверь на похороны тещи дарил. У Натахи парик есть блондинистый. Помнишь, ей в городе нечаянно волосы выкрасили в зеленый цвет? Так она полгода в парике ходила.
Когда я оденусь, парик натяну и лицевую панель накрашу – хрен кто отличит меня от бабы! Они свою красоту именно так и творят: ресницы накладные, ногти–волосы нарощенные, сиськи силиконовые.
Я ему по голове постучал: - А раздеваться как собираешься, эротоман ты наш колхозный? У бабы ведь сиську вместе с лифчиком не снять. Да и в трусах у нее… не так богато, как у тебя.
Он задумался на минутку, а потом говорит: - После трех литров самогона вам будет по барабану - какие там у меня сиськи, накладные или родные. А не хочешь стриптизу по-деревенски, иди ищи Клавок Шиффер, для оголения на публике.
А мне коньячок уже так мозг увлажнил, что нет никакой возможности куда-то идти, кого-то искать.
- Ладно, - говорю, - хрен с тобой. Танцуй, Лебедь ты наш, Волочков Большого и Малого театров.
Плюнул да ушел.
Колян наутро в дверь скребется: - Нашел? Я киваю - нашел, мол.
Колян ухи любопытно растопырил, но я ему их прижал дверью аккуратно. Увидишь, говорю, как время наступит. А сам к Макару. Задачу ему поставил, самогон гнать позабористей. Хоть на конопле, но чтобы этот мальчишник мужикам запомнился смутно.
Решили дату банкету назначить за три дня до свадьбы. А то вдруг понравится, остановиться не сможем, а уже на свадьбу надо идти. Непорядок.
Приходим вечером в клуб, все расфуфыренные, Тихон, конюх, свой свадебный костюм надел, который у него в загашнике лежал двадцать лет. На похороны хранил. Пригодился костюмчик
За Макаром пыталась бабка его протиснуться, да фэйсконтролер Колян ее на пороге завернул: - Хиляй, бабка, тут мужские зрелища планируются. А то спать плохо будешь.
Клуб принарядили: фонарики да свечки-веночки развешали по моим указаниям.
Это чтобы яркий свет не включать. На случай, если макаровское зелье не сработает на остроте зрения парижан. Душевно вышло, как на кладбище.
Вздрогнули по первой-второй-третьей. Песню спели свадебную. «Каким ты был, таким ты и остался», под баян тихоновский да балалайку коляновскую.
Прослезился новобрачный, пенсне протер и проникновенно обратился к народу. Как действительно при смерти человек.
- Ухожу от вас, родные мои, в суровый мир регистрированного брака, не поминайте лихом…
И понеслось. Вася у нас поговорить не дурак. Минут десять послушали, потом крякнули и наливать начали.
Через полчаса застольной речи счастливого жениха заскучалось.
Дискотеку обычную включили, «Аварию».
Чувствую, у всех на языке вопрос вращается "а где же стриптиз"?
Матюкнулся вполголоса, отправился за стриптизершей в гримерную – сарай за клубом.
Лучше бы я остался дома.
На Борьке плотно, в облипку, сидело платье красного цвета в пол с разрезом до макушки ляжки. На голове белыми патлами светился платиновый парик а-ля Мэрилин Монро, наряд завершали черные сетчатые чулки и шпильки на ногах 41-го размера.
Фак твою так и разэтак !
Но делать нечего. Из меня женщина получится еще гаже, чем из Фарисеева. Отступать некуда, за нами – Москва.
Распахиваю дверь и объявляю: - Прима-балерина нашей эстрады - Барбара Фрейзер!
А сам быстро тушу фонарики лишние. Дева Мария, богородица, пронеси.
Дверь медленно, со скрипом открывается и оттуда, с плавным зазывным покачиванием высовывается нога в черном чулке. Длинная и стройная, но без прочего тулова.
Мужики заерзали и запереглядывались. Колян мне показывает палец оттопыренный большой – зашибок стриптиз!
Загремела зажигательная иностранная попса, и на сцену колхозного клуба выплыла «стриптизерша».
Ресницы в челку «блонд» упираются, грудь – в подбородок, разрез от бедра - мечта всех деревенских собак!
И давай вертеть кормой и сиськами. Вот только сиськи почему-то вращаются вразнобой, расфазированно. Причем одна взлетает выше другой.
Ну да черт с ним, все равно - красота!
Мужики свистят, хлопают, за жопу ущипнуть пытаются, когда звезда проносится мимо по сцене.
Да, это был звездный час Фарисеева.
Впрочем, какой там час?! На 19-ой минуте вращения туловом Борюсик цепляет верхней левой сиськой свечку на окне, та падает вместе с веночком, который к вечеру стал суше колхозного стога после двух месяцев жары без дождей.
Веночек прихватил за собой веселенькую тюлевую шторку, шторка обрушила гардину, гардина – задела свечки на крайнем столе. Оттуда шарахнулись мужики с самогоном в стаканах, выплеснув жидкость в огонь…
А макаровский самогон – это вам не дезодорант «Рексона». Заполыхало любо-дорого!
Все ломанулись к выходу, роняя стулья и бутылки. Новобрачный ползал у сцены, пытаясь найти свое пенсне. В углу кто-то жалобно блеял. Козла, что ли на мальчишник привели?
Только Фарисеев в упоении крутил свои эротические па, пытаясь сползти по стене, как по шесту
Пожар он заметил только тогда, когда загорелась верхняя левая сиська.
С отнюдь неженским воплем, на манер Тарзана:
- Караул! Горим, ебать ваш Париж! - Борька проломился через толпу мужиков, продырявив по дороге шпильками пару-тройку мужских ступней в парадных ботинках.
Клуб сгорел на корню. Мы так и говорим теперь: а помнишь, клуб стриптизом спалили? Ну, так это было, когда Натаха в пятый раз замуж выходила.
Слушайте, недавно осознал совершенно непереносимый факт – люди, родившиеся в 90–х, уже после развала СССР – умеют говорить, читать, писать, работать менеджерами отделов, руководить молодежными политическими организациями, брать ипотеку, открывать общества с ограниченной ответственностью, стрелять из стечкиных, покупать BMW, заводить семью и даже рожать детей! Еще в недалеком прошлом казалось, что 92–го года рождения – это ясли, в лучшем случае детский сад, что–то очень молодое, появившееся на свет совсем недавно, а тут ты натыкаешься в какой–нибудь криминальной хронике на бородатого детину с татуировками, и оказывается, что он родился в 90–х.
Это свершившийся ужас, аксиома – мы, восьмидесятники, больше не считается «молодыми людьми». Я привык быть младше всех. Младше всех в классе, младше всех в универе, младше всех на работе, младше всех среди детей отцовских друзей. Это придавало энтузиазма, наполняло обманчивым оптимизмом. «Ну, все еще впереди!». Ты молод, успешен, у тебя есть фора – фора времени. Тебе представлялось, что так будет всегда. Младше всех, а значит, сравнительно – лучше всех.
Затем, постепенно, пошли сигналы – девочка из HR оказывается 88–го. Муниципальный депутат 89–го. Владелец популярного youtube–канала 91–го, стартапер–миллионер — 92–го.
И сладкая истома восьмидесятчества сходит на нет. Молодость больше не может служить оправданием. Мы стали теми, с кем с бахвальством конкурировали в юности. В нашей юности, которой не стало. Число «30» приближается со скоростью японского поезда. Уже давно пора подвести первые итоги, а ты до сих пор ведешь себя как подросток. Время сыплется, как песок сквозь пальцы, а ты все еще так внутренне молод, что можешь позволить себе настолько заезженное сравнение, не говоря уже о «сладкой истоме».
Что дальше? Кардиограммы. Диета. Седина. Ты лепил армии из пластилина, они же, пальцем обводя их прямоугольником, посылают армии в бой на планшете. Ты учил английский язык по зеленому медведю Muzzy (“I’m Corvax!”), они на английском пишут аналитические статьи в Foreign Affairs. Я стал бояться узнавать чужой возраст и подумывать о том, чтобы скрывать свой. Я с благодарностью смотрю на кассирш, спрашивающих у меня документы, и с натянутым подозрением – на присланные резюме, где виднеется заклятая девятка. Девятка, бывшая первым автомобилем многих наших отцов, но превратившаяся в штамп, герб, печать молодых наглецов, посмевших так быстро повзрослеть.
Время. Сука ты бессердечная.
livejournal.com _________________ Там, на небе, только и разговоров, что о море. И о закате... (c)
---------------------------
Говорят, что настоящие мужики перевелись! Вы не в курсе куда? А то я бы тоже перевелась...
- Помрет скоро. – изрек Вадик.
Я удивленно округлил глаза и посмотрел на него. Серега чуть не поперхнулся чаем. По телевизору о чем-то чавкая и кряхтя, вещал всеми горячо любимый Леонид Ильич Брежнев.
- Вадик, ты чего? - спросил я – Чего вдруг то? – других слов у меня не нашлось.
В нашей жизни тогда было все настолько стабильно, что казалось Леонид Ильич будет жить вечно. Родились в СССР, где была одна руководящая и непоколебимая коммунистическая партия, во главе с неизменным Брежневым, уже школу оканчивать пора, а Ильич все так же бубнил с трибуны, как у нас в стране жить хорошо. Да и не задумывались мы в наши-то годы о таких вещах.
Поэтому заявление Вадима звучало более чем странно, даже кощунственно.
- Обоснуй. – сказал Серега, у которого и папа, и мама, и бабушки с дедушками, все были врачами. Сам он тоже собирался в дальнейшем продолжить семейную традицию, дать клятву Гиппократа - С точки зрения медицины, никаких острых симптомов нет. Не молод конечно, но состояние стабильное….
- Да ни к чему мне твои медицинские показатели. Помрет скоро и точка. Я вижу. – перебил его Вадик.
…Повисла пауза.
- Хотите поспорим? – сказал Вадим через минуту – Я на Брежнева ставлю, а вы выбирайте.
- А что? Давай. – я по своей природе азартный, сразу поддержал такое предложение – По червонцу. Победитель забирает все.
Серега чуть помялся, но тоже согласился. Он человек рассудительный, к тому же позиционирующий себя как медика, сказал, что ему надо время подумать, полистать газеты и с медицинской точки зрения дать свой прогноз.
В общем, договорились встретиться завтра и ударить по рукам. Червонец, для нас пацанов, в то время был как-бы приличными деньгами, поэтому подошли к делу серьезно.
На следующий день, вечером, собрались опять у меня. Я подготовил четыре конверта. По одному на каждого, четвертый для денег. Конверты создавали некий официоз, подчеркивали серьезность пари.
Вадик написал на листке: Брежнев Леонид Ильич и запечатал в конверт. Серега, видимо, после долгих научных размышлений, а так же отдавая дань традиционной медицине, вывел: Иванов Порфирий. Ну а я написал: Громыко Андрей Андреевич. Почему Громыко? Не знаю. Что-то вид мне его не нравился, да я долго не размышлял, меня, как я уже писал, человека азартного, увлекал сам процесс. Да, забыл сказать, было одно условие при выборе. Человек должен быть известным и в случае его смерти, об этом должно быть сообщено в газетах и по телевидению.
Примерно через месяц Вадик благополучно забрал себе призовой фонд. Еще 7го ноября мы смотрели, как Леонид Ильич, достаточно бодрый, несколько часов принимал парад на Красной площади, а 11го….на 76 году ушел из жизни вождь и вдохновитель и т.д и т.п. Умер он еще 10го, а объявили 11го. Страна была в шоке, мы с Серегой тоже, а Вадим, даже ухом не повел, воспринял как должное.
Справедливости ради надо сказать, на эти деньги он купил вина, закуски и мы помянули Ильича, два дня сидели у него на даче. Вот так и началась наша так называемая “игра на смерть”, которая затянулась на долгие годы, даже десятилетия. Наверное, с чьей-то точки зрения, в этом есть что-то кощунственное. Но я отношусь к этому спокойно. Все умирают, вечных людей нет, может быть это и благо, никто не знает, что нас там ждет. И еще есть такая примета, если сказали, что человек умер, а он не умер, то он проживет очень долго.
Вообще играли мы не часто. Спонтанно все получалось. Я выиграл один раз. “Угадал “ Черненко Константина Устиновича. У Вадика тогда не было никаких вариантов, он так и сказал: “Пишу просто так, от балды. Ничего не вижу.” Варианты у него появились уже через неделю, и он просил вписать хоть трех: Шульженко, Раневская, Визбор. Но поезд ушел, конверты запечатаны, менять нельзя. Черненко пришлось “ждать” полгода.
Потом, уже в 95ом был Листьев. Инициатором тогда был Серый. Что-то он там вычислил, сопоставил и предложил игру. В конверт он запечатал: Ботвинник Михаил Моисеевич. Мы с Вадиком не торопились, можно было думать до следующего вечера. Пили у меня пиво, общались. По телевизору шла программа “Взгляд”. Вдруг Вадим говорит:
- Дай конверт. - я дал. И он молча написал: Листьев Владислав.
- Вадик, ты с ума сошел? Ему сорока нет.
- Я вижу, как это не прискорбно.
- Вадик, слушай, не пугай нас. – он только грустно усмехнулся.
Я тогда написал Окуджаву, видел его в какой-то передаче, совсем он неважно выглядел.
Через две недели, Влада Листьева застрелили в собственном подъезде. Сказать что мы с Серегой были в шоке, это ничего не сказать. Грешным делом уже прикидывали, уж не Вадим ли его. Но в тот вечер до глубокой ночи мы пили пиво все вместе, у Серого в гараже. Килера нанял? Ну это бред, деньги на кону стояли никчемные, чтобы килера нанимать. Да Вадик и не был способен на такое, домашний, тихий, ботан практически. Случайность? Наверное.
А потом понеслось: принцесса Диана, Раиса Горбачева, Святослав Федоров, Лебедь, Круг, Абдулов. И как вы понимаете, Вадик не ошибался. Нет, ошибся один раз. Тогда Серега выиграл. Вадик написал Караченцова, через полтора месяца случилась страшная автокатастрофа, но Николай Петрович выжил. А Серый тогда написал Спартака Мишулина. Любимый всеми артист, ушел через полгода.
В конце концов, игра сошла на нет. Мы поняли, что бороться бесполезно, человек что-то знает, чем-то обладает. Да и жизнь закрутила, семьи, работа. Встречались все реже и реже.
Но тут недавно, получилось так, что созвонились, все оказались не особо заняты и решили встретиться у Сереги в офисе. У него теперь своя стоматологическая клиника, стал все-таки врачом. Сидели, выпивали, вспоминали старое, делились планами на будущее. И тут Вадик предложил: ” А может сыграем?” Мы с Серым конечно в отказ. Но Вадим предложил без денег, так чисто символически, проигравшие накрывают поляну, организуют баню, девочек и так чтобы на все выходные. Кстати прекрасный повод снова собраться. И фигурантов можно не называть, заклеить конверт втемную, потом вскрыть уже по факту.
Ну на таких условиях, чего бы не сыграть? Взяли конверты, написали. Потом еще долго сидели, общались, пытались выяснить у Вадика, кого же он написал. Но он так и не раскололся.
….Через неделю его не стало. Внезапная остановка сердца, во сне. Мне позвонил Серега, он плакал:”Андрюха, я вскрыл конверт. Слушай: Силуянов Вадим Викторович. P.S: Друзья, простите что нарушаю правила, обо мне не напишут в газетах.”
26.08.2013 _________________ Там, на небе, только и разговоров, что о море. И о закате... (c)
---------------------------
Говорят, что настоящие мужики перевелись! Вы не в курсе куда? А то я бы тоже перевелась...
Джон Элридж - Необузданное Сердце. Книга для мужчин.
Джон Элдридж предлагает мужчинам вспомнить свои детские мечты и желания, призывает их стать смелыми и страстными, осознать свое мужское начало. Он убежден, что каждому мужчине необходимо найти свою «рану», понять, что было ее причиной, и не упускать ее из виду до тех пор, пока не наступит исцеление. Автор предлагает мужчинам вновь обрести свое сердце, сотворенное по образу неистового Бога.
Я прочитал эту книгу, она мне очень понравилась. Поэтому делюсь этим сокровищем с вами : )
И для женщин такая же кажется книга, ее я не читал уже.
Этот же автор, только здесь он со своей женой.
Джон и Стейси Элридж - Пленительная красота
Авторы этой книги, супруги Элдридж, предлагают женщинам вспомнить свои детские мечты и желания,
призывают их стать уверенными в себе и пленительными, осознать свое женское начало. Они убеждены, что каждой
женщине необходимо найти свою «рану», понять, что было ее причиной, и не упускать ее из виду до тех пор, пока не
наступит исцеление. Книга адресована не только женщинам, но и мужчинам, стремящимся понять женскую душу, в
том числе отцам, у которых есть дочери.
… По подъезду ходили пацаны с большой коробкой. По правде говоря коробка была небольшая, но и пацаны были невелики, лет по десять, так, что коробка в их руках казалось огромной. Одеты были соответственно погоде, шапки кроличьи, на ногах какая то полулохматая обувь и страшные на вид, то ли куртки, то ли пальто. В общем, нормального вида мальчишки, дворового и хулиганского.
- Дядя! – тронул меня за рукав один, который был без коробки, – Вам щенок не нужен?
- Да нет, а ты, что, щенков продаешь?
- Нее, дядя, их кто то выкинул в подъезд прямо в коробке, а они так пищат, наверное хотят домой.
Я открыл створку коробки, которую прижимал к животу второй мальчуган. Из темных, вонючих недр на меня смотрели пять пар щенячьих глаз. Щенки были плотненькие, кругленькие и хвостатые. Они не пищали, а только смотрели на меня снизу вверх и думали о чем то о своем.
- Не пацаны, не нужно. У меня дома двое котов, боюсь не подружатся они с вашими собачками.
Объяснение про «двое котов» было принято с пониманием и пацаны вздохнув, закрыли коробку и понесли живой груз дальше, в поисках будущих хозяев.
- Дрззззззз…. – зазвонил дверной звонок у моих соседей. Спустя пол минуты дверь приоткрылась и на пороге возник сосед. Не знаю, кем он работал, но по виду то ли учитель, то ли начальник небольшого женского отдела. Всегда культурно одет, в руках портфель. Я еще запомнил, как он брезгливо морщился, трогая дверную ручку подъезда. И еще он делал замечания. В общем то правильные замечания, про «не курить в лифте», «не плевать и не мусорить». Нормальный мужик.
- Кто там? – сосед оглядел чумазую пацанву и знакомо поморщился.
- Дядя, вам щенок не нужен? – с надеждой спросил тот, который не держал коробку. Смотрите, какие красивые! И торопясь показать красоту, открыл коробку.
- Пошли вон, уроды! И тварей блохастых своих заберите! – от вопля соседа пацан зажмурил глаза, а щенки сбились в кучу и постарались уйти поглубже в коробку, – Еще раз притащите их сюда, всех с лестницы спущу!
Мальчишки кинулись от этой негостеприимной квартиры, тем не менее очень аккуратно неся коробку с пятью хвостами.
- Давай вот сюда позвоним, – предложил один – Тут тетя живет, она, наверное возьмет одного. А может и двух, мечтательно предположил он.
В коробке кто то тяжело вздохнул.
- Пим-пилим-пим.. – пропел звонок и тут же открылась дверь. «Тетя», видимо, куда-то собиралась, поэтому открыла сразу.
- Вам щеночек не нужен? Красивый и добрый! – мальчишка вытащил щеня из коробки, полагая, что в руках живой подарок будет выглядеть презентабельней.
… Тяжелый шлепок открытой ладонью попал как раз снизу по рукам, держащим щенка. Тот резко взвизгнув, подлетел вверх перебирая в воздухе лапками, но пацан все таки умудрился как то поймать его и засунуть визжащий кусок шерсти себе за пазуху.
- Еще раз придёшь сюда, всех с лестницы спущу! Вместе с вашими вонючими собаками!
Хлопнула закрывающаяся дверь и пацаны побрели дальше по подъезду.
- Какая же он собака? Это же щеночек еще! – недоуменно высказался один.
… Потом еще много раз звонили дверные звонки, хлопали двери и орали люди. Никому не были нужны щенки. А будущее, когда на улице минус сорок, у них было одно, замерзнуть насмерть на первом этаже холодного подъезда. Собственно оттуда и несли свою живую ношу эти два пацаненка, оставив на месте коробки со щенками, два школьных рюкзака, чтобы они не мешали ходить по квартирам.
Через час осталась одна квартира, алкоголика Сашки. Ее специально оставили на потом, потому, что Сашка был мужик нехороший, с тяжелым характером и взглядом как у волка. Да и не сказать, что совсем алкоголик, но пахло перегаром он него постоянно. И еще он было совершенно непредсказуемый в своих поступках. Поэтому пацаны, вполне справедливо оставили его в качестве последнего места посещения, предполагая, что за щенков они не только услышат десятиэтажный мат, но и еще могут по шее получить. Сашка не любил людей, а люди не любили Сашку. Но была между ними одна разница. Сашка не боялся людей, а люди его опасались. Да и как не опасаться здоровенного, небритого мужика, вечно пьяного, который смотрит на тебя взглядом вурдалака?
- Дыц-дыц… – Осторожный стук в дверь показал, что надежда пристроить щенков угасла почти совсем. И еще он показал, что звонок не работает.
За дверью раздался хриплый мат, что то упало, встало, и дверь открылась. Сверху вниз, на притихших от страха пацанов глянули злобные, глубоко посаженные глаза.
Пацаны, которые от страха и так дрожали коленками, теперь вообще забыли, что хотели сказать и зачем пришли. Молча и с непередаваемым ужасом они смотрели на огромное, злобное тело и даже думать боялись, что сейчас будет.
- Это… Вот…Вам не нужно?, – дрогнувшим голосом залепетал тот, который нес коробку. А первый, предполагая, что сейчас будет, просто зажмурил глаза понимая, что убежать они уже не успеют. Но желание спасти щенков победило страх, – Возьмите. Пожалуйста. А то они умрут.
… Сашка посмотрел на пацанов, потом в коробку и медленно протянул к ним свои волосатые, немытые ручищи.
А потом случилось страшное. Страшное было в том, что дети поняли одну простую истину, что не тот хороший человек, кто хорошо выглядит снаружи, а хороший тот, кто хороший внутри. И путь он трижды алкоголик, грубиян и асоциальный элемент.
Сашка забрал себе всю коробку со щенками. Целую неделю мы встречали его несущего в пакете то молоко, то какую-нибудь вкусняшку из зоомагазина, то еще что то. А потом он возле автобазы, где работал сторожем, построил вольер и переселил лохматых жильцов туда. И теперь это уже не пищащие щенки, а вполне серьезная и, главное послушная, стая охранников.
Сашка лучше не стал. Все так же пьет, дышит перегаром и злобно смотрит на людей. И только у дворовых пацанов он теперь пользуется непререкаемым авторитетом и уважением. А если кто не знает, то уважение дворовых хулиганов ой как трудно заслужить.
PS Я написал этот немудренный рассказ, что бы напомнить, в первую очередь самому себе – все, что сверху, это шелуха. Главное, что внутри. Да и просто не мог не написать, потому, что пацаном, который таскал такую же коробку в далеком, 1984 году, был я.
(с) интернет _________________ Там, на небе, только и разговоров, что о море. И о закате... (c)
---------------------------
Говорят, что настоящие мужики перевелись! Вы не в курсе куда? А то я бы тоже перевелась...
Однажды декан изловил меня в момент моего возрождения из пепла.
В пепел я превратился, проводив своего друга Серёжу Н-ва в армию. Рассказывал уже эту бесстыдную историю, прекрасно характеризующую моё разрушительное влияние на все стороны жизни людей, окружающих меня. Вкратце напомню. Мы с Серёжей жили в одной общежитской комнате. И символизировали собой два полюса одного холодильника "Полюс". Папа у Серёжи работал директором крупнейшего в стране свинокомплекса. А я жил сам по себе на гречневых и гороховых концентратах. Завтракал Серёжа двумя ломтями свинятины, которые из-за знания общежитских нравов жарил тут же, у нас в комнате, деликатно задёрнув от меня занавеску. Обедал Серёжа тоже чем-то очень диетическим на основе смальца и копчёностей, ужин я обычно не наблюдал, потому как горбатым шакалёнком бегал по коридорам общежития нумер два, обезумев от гастрономических кошмаров. В нашей комнате пропахло сытой едой всё: Серёжа, его вещи, мои вещи, подушки, одеяла, учебники, я жратвой тоже пропах насквозь. Заходишь в общежитский лифт, а от исходящего от тебя амбре студента-физика кинуло к стене, выходишь на улицу, а за тобой в гипнотрансе движутся две будущие юристки. И видно, что одна идёт за тобой по верхнему чутью, чувственно работая ноздрями, а вторая сноровисто идёт по следу, не поднимая головы над лисьим бабушкиным воротником своего пальто. Омерзительная привычка нюхать пальцы, галлюцинации, бред стали моими постоянными спутниками. Холодильник свой Серёжа запирал на изящную цепочку с замком, которые ему привезла из свинокомплекса мама. Она при этом привезла ещё пять кило копчёного сала и две банки маринованных с перцем пятачков. Думаю, что в детстве у Серёжи были забавные игрушки, а его детская была красиво убрана поросячьими головками и гирляндами сосисок над кроваткой в форме свинки из натуральной кожи. Серёжа очень любил эти маринованные пятачки и, похрустывая, закусывал ими водочку, которая, понятное дело, при такой диете его не губила, а делала всё краше и краше. Человек на моих глазах наливался телесной красотой не по дням, а по часам.
Стали приходить к нам повестки из военкоматов. Родина настойчиво звала нас к себе в армию, гостеприимно указывая номер статьи Конституции. Серёже повестка всё никак не приходила и не приходила. На проводах в рекруты какого-то очередного счастливца Серёжа сказал, что служить вообще не собирается и что папа всё организует. Сказал негромко, времена были ещё прилично социалистические. Но в глазах у Серёжи стояло безмятежным синим озером понимание жизни.
В эту же ночь я сел за письменный стол, взял пропахшую свининой бумагу, липкую ручку и написал между жирными разводами письмо в "Красную Звезду".
От имени Серёжи Н-ва. В письме говорилось, в частности, что дед-балтиец и отец-тихоокеанец Сергея с осуждением смотрят на него, до сих пор не служившего, а военком района подполковник Б.Гусев под надуманными предлогами отказывает Сергею в его праве защищать нашу страну. "Под надуманными предлогами" я подчеркнул два раза. Письмо завершалось просьбой направить Серёжу служить на флот, желательно, на атомную подводную лодку. Подписал просто: Сергей Н-в. И утречком опустил в почтовый ящик.
Я сам не ожидал, что это письмо опубликуют в "Красной Звезде" в рубрике "Навстречу съезду ВЛКСМ".
За Серёжей пришли прямо в лекционный зал. Пришёл сам подполковник Б.Гусев и два капитана.
С большим и понятным волнением я читал письма, которые мне писал друг Серёжа из Североморска. В этих письмах было всё. И про то, как я буду собирать с пола переломанными руками выбитые зубы, и кромешная темнота в реанимации, и моя судьба в инвалидном кресле на вокзале.
Через полгода я привык к этим письмам, перестал их хранить у сердца и начал усиленно отжиматься от пола, бегать в загородном парке и записался в секцию гиревого спорта.
Вот при возвращении с тренировки, " на которой я много плакал и просился домой" (тм), меня и подловил наш добрый король Дагоберт. Декан схватил меня за руки и взволнованно произнёс: "Джеймс! У нас на факультете произошла беда!" Если бы передо мной не стояла самая главная беда на факультете, если бы она не так крепко держала меня, то, возможно, я и не стал, впоследствии, тем, кем стал. А просто вырвался бы и убежал. Но что-то меня остановило и две беды факультета разговорились.
"Понимаешь, Джим", - сказал мне декан, -"у нашего факультета огромная задолженность по членским взносам. Мы много должны комитету комсомола университета. Студенты не платят свои взносы, понимаешь?! И поэтому образовалась задолженность. Комитету комсомола университета. Студенты не хотят платить, и задолженность получилась, понимаешь, да?!" "Перед комитетом комсомола? Задолженность перед комитетом комсомола организовалась, да?", - уточнил я, на всякий случай, переминаясь призовым жеребцом и, прикидывая, смогу ли я выбить головой стекло и скрыться в кустах. "Да!", - ответил неторопливый декан, -"студенты не платят вовремя взносы и образовалась задолженность". "Это очень плохо!", -честно произнёс я, -"за это по головке не погладят. За задолженность перед комитетом комсомола. В такое время это очень плохо, когда студенты вовремя не платят взносы". Стекло не казалось мне толстым. "Ты, Джин, вот что, ты должен нам помочь, да. У Колесниковой ( декан посмотрел на бумажку), у Колесниковой не получается собирать взносы вовремя, ты должен ей помочь взносы собрать" Стекло казалось уже очень тонким и манило. "Я обязательно помогу!", - пообещал я максимально честно. "Давай сюда зачётку!", - внезапно хищно сказал декан. Помог мне её найти и спрятал в свой карман. "Верну, когда (декан посмотрел на бумажку) Колесникова скажет, что задолженность перед комитетом комсомола ликвидирована..."
"Прекрасно, Джим!", - сказал я сам себе, - "прекрасно! Очень удачно всё сложилось. Главное, секция гиревого спорта очень помогла!"
Через два часа я был вышвырнут из всех возможным общежитских комнат, в которые входил с требованием комсомольской дани. Я орал и бесновался, стучал кулаками в двери, давил на сознательность и простую человеческую жалость. Может, на других факультетах это бы и сработало. Но на историческом факультете, сами понимаете... Какая жалость, если кругом конспекты по гражданской войне? С огорчением и болью вернулся в свою конурку. После увода Серёжи Н-ва на флот, комнатка моя не осиротела. Т.е. сначала, конечно, вырванная с корнем цепь на холодильнике и полуоторванная в сытом угаре и хмельном чаду дверь придавали комнатке несколько богемный вид. Но ко мне подселили отслужившего пограничника Ваню и жизнь наладилась. Ваня выпивал. А так как его путь в страну зелёных фей только начинался и весил Ваня около центнера, то алкоголя ему надо было довольно много. Недостаток средств Ваня возмещал, работая сторожем в школе, в которую по ночам запускал всех окрестных сластолюбцев и женщин трудной судьбы. Я сам пару раз заглядывал в эту школу и урок географии в полтретьего ночи показался мне любопытным начинанием. Деньги, полученные от сластолюбцев, Ваня аккуратно пропивал, заглушая совесть и расшатывая нервную систему. У него начали появляться странные идеи и видения. В видениях этих Ваня был страшен. Спал я в такие ванины периоды как кашалот: только одной половиной мозга. Вторая половина стояла на страже моего здоровья и жизни. Потом половины мозга менялись местами, происходила смена караула и к седьмому дню видения начинались уже и у меня.
"У тебя водка есть?",- спросил у меня Ваня. "Водка будет, когда мы с тобой ликвидируем задолженность перед комитетом комсомола!", - произнёс я, валясь в постель. "Студенты не платят взносы, понимаешь, Джеймс, а Колесникова не справляется... декан зачётку...весь издец!", - засыпая половиной мозга, обрисовывал я ситуацию. Я даже не заметил, как Ваня взял обмотанную изолентой монтировку и вышел из комнаты, приставив на место полуоторванную дверь.
Утром я проснулся уже второй половиной мозга и понял, что стал жертвой какого-то насилия. Иного объяснения тому, что я лежу в постели и весь усыпан как среднеазиатская невеста бумажными деньгами, найти мне было трудно. Ощупал себя всесторонне, посмотрел под кровать, попил воды. Под раковиной обнаружилась коробка из-под обуви, в которой тоже были деньги. Деньги были ещё и на полу и даже в сортире. Ощупал себя ещё раз. Отлегло от сердца, не так уж я и свеж был, чтобы за моё потрёпанное житейскими бурями тело платили такие бешеные деньжищи. Тем более что и Ваня спал среди синих и красных бумажек. А он-то просто так не сдался бы.
Собрал Ванятка за ночь 527 рублей. Нет, не только с историков, он методично прочесал два общежития, заглянул и к юристам, и к филологам. Сначала трезвым собирал, объясняя ситуацию с задолженностью, а потом где-то разговелся и стал просто так входить с монтировкой и уходить уже с купюрами.
"Лет семь...", - думал я, разглядывая собранные кучей дензнаки, -"как минимум. На зоне надо будет в придурки постараться попасть. В библиотеку или в прачечную, самодеятельность поднимать". В голове лаяли конвойные собаки и лязгали запоры этапных вагонов. "Отучился ты, Джим, отучился..."
Деньги мы с Ваней сдали в комитет комсомола. Я успел написать красивым почерком обращение к М.С. Горбачёву от лица студенчества. В комитете, увидев меня с петицией, и причёсанного Ваню с коробкой денег, сначала не поверили глазам. "Это наш почин!", - торжественно произнёс я взволнованным голосом коммунара, "на памятник первым комсомольцам нашей области. И ещё тут задолженность по взносам".
На съезд ВЛКСМ Ваня поехал один. Мою кандидатуру зарубили в комсомольском обкоме.
Завтракаю, размышляя – надо ли начинать белить потолки или пусть так постоит пока. Звонок в дверь. Открываю – мужик лет 50 и девушка с ним лет 25. Симпатичная причем.
— Здравствуйте… На каком языке лучше беседовать? – с места в карьер начинает мужик.
— На суахили. – отвечаю – Никогда не слышал суахили. Не против был бы послушать раз уж вам все равно.
— Вижу, что лучше на русском. – делает неожиданный вывод мужик – Вы что-нибудь слышали о Библии?
— Слышал. Книжка такая. У меня даже с картинками была когда-то.
— Это не книжка! Это Книга! Величайшая из Книг! – начинает почему-то кипятиться мужик – В ней написано как нам спастись! Как всем спастись!
— Уау! – поддерживаю я торжественность момента – На какой странице это написано?
— На всех! – неуверенно заявляет мужик – Вы хотите спастись и получить наивысшее блаженство?
Девушка все это время стоит отстраненно, мило улыбаясь и помечая что-то в блокнотике.
— Ясен пень! – подтверждаю я желание спастись и обращаюсь к девушке – Хотите зайти и спасти меня?
— Спасибо. Мы можем войти и поговорить… — мужик начинает рыть землю копытами и пытается мимо меня проскользнуть в квартиру.
— Куда? – останавливаю – Я девушку звал. Ты пока сходи еще кого-нибудь спаси. У вас весь подъезд неспасенный. Вам надо разделиться. Так мы сможем спасти больше народу.
Девушка краснеет, мужик начинает пыхтеть…
— Мы вам журнал дадим, а вы к нам на собрание приходите! – у девушки обнаруживается дивный мужской баритон.
— А этого мужика тоже возьмем на собрание? – злодейски моргаю – Или пусть пока спасает по подъездам?
— Обязательно приходите! – парочка ретируется к лифтам.
— Адрес-то скажите! – кричу уже в закрытые двери лифта – Куда идти-то?
Через часа 4. Побелка потолков идет полным ходом – морда уже покрыта 2 слоями извести. Звонок в дверь. Открываю – две тетеньки с Библией в руках и блокотиком опять таки.
— Здравствуйте. На каком языке лучше общаться? – видно стандартное для спасителей начало разговора.
— На древнеарамейском. – отвечаю.
— А чего? – не понимает одно из тетенек.
— А прикольно. Люди по подъезду ходят, а на площадке 8-го этажа две нарядно одетые тетеньки с перепачканным известкой пареньком на древнеарамейском разговаривают. Вы из МЧС?
— Мы – Свидетели Иеговы. Вы слышали о Библии?
— Да! – твердо отвечаю я – Это Величайшая из Книг! Там написано как нам спастись!
— Вы хотите спастись? – строго спрашивают тетеньки.
— Нет! – оглядев тетенек отвечаю я – Вообще хочу, но не хочу чтоб вы меня спасали. Меня тут такие девочки спасали – я и то отказался.
— А давайте я вам из Библии прочту? Вы сразу поймете, что вам надо спастись.
— Не гончары вы, но гончарная глина! – строго говорю я тетенькам – И кто вы есть, чтоб выпрямл@ть то, что Господь создал извилистым?
— Уау! – приятно удивляются тетеньки – Вы читали Библию?
— Ну дык. Пусть теперь кинут в меня камень! И на камне будет церковь моя!
— А при чем здесь это? – хмурится тетенька.
— Все причем! Ибо все сущее создано Господом! – назидательно говорю тетеньке и поясняю — В слове сущее – одна буква «С». Это я на всякий случай сказал. Чтоб вы тут не щутили всяко. А то глупо было бы ходить на собрания и шутить.
— Вы на Конгрессе были?
— Лиги сексуальных реформ? Не был.
— Фу на вас! Конгрессе Духовного Возрождения! В субботу проводился.
— Ааааа. Ну конечно был!
— А о чем там говорилось? Кто выступал? – подозрительно спросили тетеньки.
— Там выступали хорошие люди! – фиг меня поймаешь на таких мелочах – Они говорили как нам всем спастись! Там на конгрессе глаза мои открылись и я узрел Свет! Жизнь моя стала полна смыслом.
— Похвально. – лица у тетенек стали – само Подозрение. – Скажите, вы хоть знаете имя Бога, чтоб попросить его о спасении в день Гнева?
— Иегова, разумеется – разгадываю я эту загадку и по поскучневшим лицам понял, что угадал таки. – Послушайте, сестры! Вы пришли меня спасти – правильно?
— Правильно. Хотите мы вам журнал оставим?
— Нет! Для изготовления журнала пришлось убить дерево. Я нуждаюсь в помощи, порфироносные девы. Готовы ли вы прийти на помощь ближнему своему?
— Всегда готовы! – конечно они сказали просто «Да», но прозвучало это именно как «Всегда готовы!»
— Помогите мне вымыть полы! Тем самым вы спасете меня от праведного гнева, еще не пославшей мя, жены. Я буду спасен, а вы вознаграждены будете на небесах, подобно добрым самаритянкам, помогающим нуждающимся.
— Нам идти надобно. – заторопились тетеньки – У нас еще микрорайон не спасен.
— Я вас как христианин христианок прошу! – настаиваю.
— Нам.. В другой раз – всенепременно. Всеобязательно.. – тетеньки пятятся к лифту.
— Але!! Хоть журнал дайте! – кричу опять уже в закрытые двери лифта. _________________ Чтоб добрым быть, нужна мне беспощадность. (с) У.Шекспир
В доме №3 по Голещихинскому переулку пропала вода. Приехал экскаватор, выкопал во дворе яму двухметрового роста, искал трубы, но не нашел. Рабочие посмотрели в яму, огорчились, плюнули и решили завязать с археологией до утра.
Поздно вечером дядя Митя шел домой и упал в яму. Он не знал, что она есть во дворе, просто шел наугад и нашел ее. Правда, рабочие оставили ограждение в двух местах — с передней стороны ямы, и с задней, никто ведь не предполагал, что дядя Митя зайдет с флангов.
Оказавшись внизу, дядя Митя захотел выбраться на волю, в пампасы, но потерпел неудачу. Дядя Митя начал громко кричать то, что полагается кричать при падении в яму. Вы знаете все эти слова, я не буду их перечислять.
От звуков родной речи проснулись соседи, вышли на балконы, всем хотелось знать источник трансляции. Живое существо, попавшее в яму, всегда вызывает живейший интерес у своих собратьев. Всем любопытно, как оно будет оттуда выкарабкиваться. Если существо умеет еще и материться, от этого шоу только выигрывает.
Потом из дома вышел дядя Боря, протянул страдальцу руку помощи. Дядя Митя потянул его за эту руку и уронил вниз на себя. Оба стали кричать дуэтом, хотя и немного невпопад. Дядя Митя винил дядю Борю в неустойчивости. Дядя Боря тоже нашел какие-то аргументы, очень убедительные, в основном относившиеся к генетической ущербности дяди Мити. Потом они как-то нашли общий язык, один подсадил другого, и мало-помалу оба выбрались на поверхность планеты. Зрители на балконах, ожидавшие большего накала драмы, разошлись разочарованные.
На следующий день, ближе к вечеру, рабочие с экскаватором вернулись обратно. Оказалось, что вчера копали не в том месте, стало ясно, почему ничего не нашли. Яму во дворе закопали, и выкопали новую, на этот раз со стороны улицы. Уже на глубине полутора метров стали встречаться признаки погребенной цивилизации, в частности телефонный кабель. Кабель пал жертвой раскопок прежде, чем его успели заметить.
После краткого обсуждения было принято решение остановиться на достигнутом и уйти. Был вечер, а сложные решения лучше принимать на свежую голову.
Вы уже догадались, да? Поздно вечером дядя Митя шел домой.
Он помнил, что во дворе дома в земной коре зияет двухметровое отверстие, и решил обойти дом с другой стороны. Утром, когда он выходил из дому, яма во дворе еще была, а на улице ямы не было. Дядя Митя не знал, что в его отсутствие приходили рабочие и поменяли ямы местами.
Он упал вниз в яму и нашел там порванный телефонный кабель. Если кто не знает, в момент вызова напряжение в телефонной линии достигает 110 вольт, в этом кроется разгадка тайны, почему связисты не любят зачищать провода зубами. Дядя Митя в падении нащупал кабель руками. Так совпало, что как раз в этот момент кто-то пытался дозвониться до дома № 3 по Голещихинскому переулку. Кабель был поврежден, до телефонного аппарата вызов не дошел. Вызов принял дядя Митя.
Когда-то очень давно дядя Митя получил образование электрика в ПТУ, там ему рассказали, что делать, если произошло короткое замыкание человека с электричеством. Теперь полученное образование ему пригодилось. Дядя Митя издал звуки слияния человека с возбужденной телефонной линией. На этот раз ему не потребовалась помощь дяди Бори, чтобы выбраться из ямы. Получив заряд бодрости, дядя Митя одним прыжком одержал убедительную победу над гравитацией. В предыдущей яме ему было намного комфортнее.
Оказавшись снаружи ямы, дядя Митя наложил на археологов такое витиеватое проклятие, что Тутанхамон умер бы от зависти еще раз. Весь дальнейший путь до квартиры дядя Митя проделал, держась одной рукой за стену, а ногами прощупывая почву перед собой. Даже в подъезде он на всякий случай проверял на ощупь каждую ступеньку. Он уже ни в чем не был уверен.
На следующее утро, сразу после обеда, к дому № 3 по Голещихинскому переулку вернулись рабочие. Хотели засыпать вчерашнюю яму, но в ней сидели обозленные связисты с местной телефонной станции. Очень сердитые. Произошел конфликт, связисты предложили рабочим искать свои трубы в другом месте, неподалеку от фаллопиевых.
Рабочие так далеко уходить не стали, просто выкопали еще один шурф, пятью метрами левее предыдущего. На этот раз трубы нашлись. Рабочие обрадовались, очень увлеклись и прорыли траншею, длинную, как добротный удав. Траншея пересекла тротуар и захватила даже немного проезжей части. Для удобства пешеходов через нее был переброшен мостик из трех досок. Внизу, под досками, плескался беломорканал.
Как обычно, поздно вечером дядя Митя шел домой.
Вообще-то будни электрика заканчиваются в шесть-ноль-ноль, после шести дядя Митя свободен, как Анджела Дэвис. Но так сложилось, что в понедельник дяде Мите выдали зарплату. Электрик тоже человек, он слаб. Он не может противиться искушению купить поллитру и употребить ее внутриутробно. Поэтому дядя Митя возвращался домой поздно.
Был ведьмин час, на небе светила луна, и в лунном свете прямо перед дядей Митей внезапно появилась траншея.
Случись это днем раньше, он не колеблясь упал бы в нее. Но сегодня все чувства дяди Мити были обострены, он знал о коварстве трубокопателей и был морально готов к траншеям. Дядя Митя прошел по мосткам грациозно, как мисс Вселенная по подиуму, только небритая и с перегаром. Оказавшись на другой стороне подиума, дядя Митя воскликнул:
— Ха! Съели, землеройки?
Когда мудрый царь Соломон говорил: «Гордость предшествует падению», он имел в виду конкретно дядю Митю. Ослепленный гордыней, дядя Митя сделал несколько шагов, и упал в яму с телефонным кабелем.
Буквально через несколько секунд об этом его приключении узнал весь дом. Падая, дядя Митя сломался в хрупком месте, и в свой крик вложил всю экспрессию, на какую способен сорокалетний электрик.
На балконы вышли заинтригованные соседи. По отдельным звукам и словосочетаниям им удалось установить суть происходящего, кто-то вызвал скорую помощь. Пока она ехала к Голещихинскому переулку, дядя Митя успел обогатить русский язык шестью новыми отглагольными прилагательными и просклонять слово «яма» одиннадцатью разными способами.
Приехал врач, посветил в яму фарами, поразился, как низко может пасть человек. Дядю Митю извлекли из ямы и красиво оформили в гипс.
Следующие два месяца дядя Митя своими белыми округлыми формами напоминал фарфоровую кису. Первую неделю ему мучительно хотелось выпить, остальное время он провел, мечтая почесаться. Под гипсом дядя Митя сросся на славу, когда его вынули наружу, он сразу пошел и купил поллитру. Накопилось много дел, он стремился наверстать.
А через неделю в доме № 7 по Голещихинскому переулку тоже пропала вода.
Приезжал экскаватор, искал трубы.
Не нашел.
Я даже не помню, как называлась та книга. Помню только, что на коричневой обложке длинным зигзагом алел вымпел какого-то парусника. Я не особенно любил читать, но с удовольствием давал книги из нашей домашней библиотеки своим одноклассникам. Петька Солодков вытащил её из портфеля и положил на стол. Мы стояли у окна и смотрели на хмурое октябрьское небо, с которого, словно пух, падал редкий снег.
— Санёк, спасибо за книгу! Я всю ночь сегодня читал: не мог оторваться! — восхищённо улыбаясь, произнес Петька и пожал мне руку.
В это время в класс вошел мой сосед по парте — Колька Бабушкин. Носатый, долговязый, нескладный… У него не было отца. Его и маленькую сестренку воспитывала мать, истеричная, крикливая женщина, которая то и дело приходила в школу, чтобы разобраться с обидчиками её детей. Но такое заступничество только усиливало наше презрительно-высокомерное отношение к её жалкому отпрыску.
Увидев Бабушкина, все сурово умолкли, и, когда он кивком головы, улыбаясь, поздоровался с нами, никто даже не взглянул на него. Он поставил изжёванный дерматиновый портфель на стол и вдруг увидел книгу. Она лежала на его половине парты. Бабушкин замер и благоговейно, словно святыню, взял её в руки.
— Санёк, глянь! — толкнул меня Петька. Я от возмущения разинул рот.
Бабушкин полистал книгу, и странная восторженная улыбка появилась на его лице. Он посмотрел на нас и вдруг сказал:
— Спасибо за подарок!
— Положи книгу на место и не трогай чужого! — выйдя из оцепенения, прорычал я.
Бабушкин испуганно вздрогнул и выронил книгу. Все засмеялись. А он, готовый от стыда провалиться сквозь землю, густо покраснел, торопливо поднял её и, погладив обложку, отодвинул от себя, словно извиняясь за то, что посмел к ней прикоснуться.
— Просто у меня сегодня День Рождения, и я подумал, что…
Тридцать лет прошло с тех пор. Когда я оглядываюсь назад и вижу, как много несчастий и бед окружает нас, я почему-то думаю, что всему виной не какие-то исторические закономерности, не какие-то высшие силы, а тот случай с книгой, когда я нечаянно разрушил огромный дом человеческой веры, когда я сделал больно другому и не нашёл в себе мужества исправить ошибку. И наша жизнь пошла по другой дороге, где всем больно и одиноко, где нет тех, кто может поднять упавших.
А эта книга…
Колёк, да я отдал бы тебе всю библиотеку! Да мы бы всё тебе отдали… Но только он сгорел в танке под Кандагаром, в Афганистане, когда я учился на втором курсе университета. Боль стала моей неразлучной спутницей, она смотрит на меня глазами долговязого восьмиклассника и терпеливо напоминает: человеческая жизнь коротка, можно не успеть, поэтому никогда не жалей того, что можешь дать, и никогда не отнимай того, что у тебя просят.
Я думал, что жизнь моя кончена.
Здравствуйте, меня зовут Максим. Я – пожарный.
Был им.
В детстве мы все мечтали о любимых профессиях. Друг мой Ванька хотел стать космонавтом, Наташка учителем, а Лариса – вы не поверите! – продавцом в киоске (девочка до восьми лет наивно полагала, что конфеты там выдаются бесплатно). Я же видел свое будущее, облаченное в белый халат врача. На то есть несколько веских причин: во-первых, у меня вся семья – доктора. Во-вторых, я люблю людей. Всех. Абсолютно. Богачи, бедняки, мужчины и женщины, старики и дети – они все в первую очередь люди. Я всегда это знал. Я всегда в это верил. И я всегда хотел им помогать.
Но то ли Бог надо мной посмеялся, то ли просто мозгами не вышел – химию, в общем, не потянул. Выпускные экзамены завалил, в медицинский институт не поступил. Даже на платное отделение не взяли. Родители сперва ругались. Потом пытались меня по блату пропихнуть, на что получили моё решительное «нет». Даже не знаю, что мною тогда двигало при отказе: задетая гордость ли, ясная жалость в глазах родителей или осознание того, что своей химической бездарностью я могу погубить не одну жизнь. И снова волна семейного возмущения накрыла с головой. Собрал вещи, черкнул пару строк для мамы, мол, не сердись – я вернусь, и ты мной еще гордиться будешь.
Ушел.
Из города не уехал – некуда. Пожил пару недель у друга, а потом в армию подался. Не буду вдаваться в подробности армейских будней – поначалу было и тяжко, и голодно, и холодно, потом и веселее, и теплее. Вернулся.
Поработал несколько месяцев грузчиком на складе. Там с мужичком подружился – Василем Горынычем – царство ему небесное. Как-то он обмолвился, что сын его на курсы при пожарной части устроился. Черт побери! Мне словно ведро ледяной воды на голову вылили. Почему, почему я раньше об этом не подумал? Ведь такая замечательная профессия – пожарный!
Курсы прошел. Устроился в пожарную часть. Знаете, на многих работах сложно первый месяц: с коллективом подружиться, в темп нужный вписаться, обязанности понять и усвоить. Мне было сложно целый год. После каждого пожара я порывался уволиться – меня выбивало из колеи бессилие перед страшной стихией. Ночами я плохо спал, кричал, просыпался в холодном поту – мне снился огонь, жадно пожирающий человеческие тела и души. Однажды мне приснилась девочка, которую я не смог спасти: она протягивала мне свою обуглившуюся дымящуюся руку и плакала. Крупные слезы катились по черным обожженным щекам. Я упал к ее ногам, обхватил большими руками маленькие детские коленки и плакал вместе с ней. Прости меня, прости, бедная девочка! Я хотел тебе помочь. Я не смог.
Я действительно хотел уйти. Каждый Божий день хотел, независимо от того, был он выходным или рабочим. Но какая-то необъяснимая сила меня держала. А я держался.
Ночью седьмого марта была моя смена. Все мы спали, кроме Сани – он как всегда ошивался у холодильника. Внезапно! – тревога. Мы подскочили, оделись и понеслись на вызов. Горел жилой деревянный двухэтажный дом. И вот, поле боя, огонь, вода, две стихии в борьбе и мы – бойцы. Всех людей эвакуировали. Всех? Черта с два! Женщина, там женщина на первом этаже! Боже мой, это же Лариса! Та самая, которая в детстве мечтала стать продавцом в киоске! Я, не отдавая себе отчета в действиях, бросился в дом. Спас. Но спасся ли?
Помню только вязкий сизый дым передо мной. И во мне.
Я умер?
Открываю глаза и смутно вижу белый потолок с потрескавшейся побелкой. Я жив. Я жив! Врачи ходят, вымученно улыбаются, по плечу хлопают, говорят, что герой. Мать пришла – села возле кровати на табуретку и так горько заплакала, что я отвернулся даже. Друзья из части проведали – пошутили, байки потравили, анекдоты порассказывали. И Лариса пришла. Протянула мне пакет с конфетами и сказала, что это ей в киоске бесплатно дали. А потом попыталась улыбнуться, да не получилось. Расплакалась.
Хватит, Лариса, слезы лить. Да, я больше не смогу работать в пожарной части. Вряд ли я вообще где-нибудь смогу работать. Кому нужен инвалид без ноги? Теперь я ничтожный беспомощный человечишка, не способный и шагу самостоятельно вступить. Я потерян для этого мира. Я сдохну в грязной квартире от голода, меня побьет дворовая шпана или проломят башку в пьяной драке. Я жив, но я умер. Не вижу смысла влачить такое жалкое существование. Я слаб! Я проиграл…
Жизнь моя кончена.
Я был пожарным. Восемь лет назад.
Был. А сейчас я, ковыляя в протезе, иду в магазин мягких игрушек. Хочу купить большого плюшевого медведя, чтобы подарить дочери. Завтра ей исполнится шесть.
Я счастлив. Я жив.
-В объявлении написано, что у вас можно взять квест,- сказал Полуэльф бургомистру.- Но там не объясняется, в чём суть. Вы не могли бы уточнить?
-Да всё просто,- пожал плечами бургомистр.- Видите вон тот холм? На нём засел гоблин с гранатомётом. И периодически обстреливает город. Вот, собственно, и вся проблема.
-Ага, понятно. Надо убить гоблина...
-Что вы, что вы!?- бургомистр вытаращил глаза и замахал руками.- Его ни в коем случае нельзя убивать!
-Почему?- удивился Гном.- Это же гоблин!
-Вот именно! Если мы его убьём, мировая общественность скажет, что это геноцид, а мы расисты.
-Ну и что? Пусть говорит что хочет.
-И введёт войска,- мрачно закончил свою мысль бургомистр.
-Хм...-задумался Полуэльф.- То есть, этот засранец стреляет по вам из гранатомёта, а вы терпите и не смеете дать сдачи?
-Не смеем,- развёл руками бургомистр.- Иначе нас назовут агрессорами.
-Ну хорошо, а если, допустим, не убивать гоблина, а прогнать его куда-нибудь подальше?
-С его холма? Невозможно. Тогда нас назовут оккупантами.
-Поймать и отобрать гранатомёт?
-Экспроприаторами.
-Посадить под замок вместе с гранатомётом?.. Ладно-ладно, не отвечайте,- быстро проговорил Полуэльф, когда бургомистр открыл было рот.- Я всё понял. Действительно, интересный случай.
-Ну так чего же вы от нас хотите?- не выдержала Принцесса.- Убивать нельзя, разоружать нельзя, ловить и прогонять тоже нельзя, а что тогда остаётся? Перевоспитывать? Это не наш профиль.
-Нет, что вы... Для такой работы мы бы позвали психолога. Но, кстати, тогда мировая общественность обвинила бы нас в оказании психологического давления.
-И в осквернении самобытных традиций,- добавил Гном, солидно качнув головой.- Пострелять из гранатомёта по людишкам - это же для гоблинов святое!
-Вот-вот,- радостно воскликнул бургомистр,- вы меня понимаете.
-Ну а от нас-то что требуется?- снова встряла Принцесса.
-Отнести посылку,- вздохнул бургомистр.
-Кому? Гоблину?
-Ну да. Ведь там, на холме, нет никаких запасов еды. Через час гоблин проголодается, объявит перемирие и начнёт переговоры. Он так каждый день делает. Требует, чтобы ему приносили еду, вино, оружие, иногда ещё чего-нибудь... А потом, когда наестся, заявляет, что мирные переговоры зашли в тупик и он вынужден возобновить огонь. Мировая общественность ему очень сочувствует. Считает, что он принципиальный.
-А если вы откажетесь предоставлять ему еду и оружие...
-Тогда про нас скажут, что...
-Ладно-ладно, мы поняли,- замахал руками Полуэльф.
-...и введут войска,- пробубнил бургомистр.
-Ну хорошо, а мы-то вам зачем? Послали бы кого-нибудь из своих отнести мешок.
-Посылали уже. Никто не вернулся.
-Что, гоблин их всех убил?
-Он утверждает, что нет.
-А...
-А мировая общественность ему верит.
-А...
-А тогда скажут, что мы провокаторы. Понимаете, это ведь он, гоблин, проявляет мирную инициативу, это его жест доброй воли. И если что-то пошло не так, то только по нашей вине. Очевидно же! А вы... ну вроде как посторонние, вас он, может, и не тронет.
-Ну хорошо,- подытожил Полуэльф.- Если отбросить всякую политическую шелуху, то от нас требуется взять посылку у заказчика и отнести её клиенту, верно? Обычный почтовый квест. А всё остальное - только ваши проблемы. Так?
-Всё верно,- подтвердил бургомистр,- значит, договорились?
-По рукам,- кивнул Полуэльф. Бургомистр облегчённо вздохнул.
-Можно вопрос?- подняла руку Принцесса.- Вот вы так боитесь, что мировая общественность назовёт вас агрессорами, или милитаристами, или ещё чем похуже - а как она вас называет сейчас?
-Идиотами,- печально ответил бургомистр.
(с) bormor _________________ Чтоб добрым быть, нужна мне беспощадность. (с) У.Шекспир
Я лежу на асфальте, в полуметре от него, парень получил несколько ударов ножом в живот, в свете фонаря видно, как под ним образовывается темно-багряная лужа крови. В моей жизни случалось многое, но из-за меня никого никогда не убивали.
Да, Дима был не самым лучшим хозяином, не купил для меня чехол, носил в одном кармане с ключами и загрузил на мелодию звонка «Пачку сигарет», удалив установленные по умолчанию фрагменты «Девятой симфонии» и «Турецкого марша», но он, в отличии от своих предшественников, не променял меня на другой телефон, едва увидев в салоне связи новую модель. Я не молод, уже пережил операцию по пересадке аккумулятора и думал, что буду служить Диме до самой смерти. До своей.
Теперь он умирает из-за меня, по ошибке конечно, те ребята думали, что я новый, современный, напичканный крутыми функциями, а я оказался старым, обшарпанным и не стоящим ни гроша. На вырученные за меня в комиссионном магазине деньги, эти ублюдки не купили бы и пол грамма.
Когда они обступили его, Дима сказал, что денег у него нет, а телефон отдавать отказался, он пытался защитить меня и за это получил нож под ребра. Я слышал истории о том, как телефоны, лежавшие в нагрудном кармане, спасали своего хозяина принимая пулю, летящую прямо в сердце, но что бы человек, рискуя жизнью защищал телефон – никогда.
Когда один из нападавших, обшаривая карманы лежащего на асфальте Димы, вынул и оглядел телефон он раздосадованно швырнул меня об землю. Я даже не перезагрузился, мы из старого, надежного поколения, и не такое переживали. Нападавшие скрылись, а мы остались лежать.
Что же мне делать? Что будет с ним? Что будет со мной? Я со стыдом вспоминаю, как злился на Диму, когда он забывал меня на вписках, проливал на экран пиво и загружал по ИК-порту порнографические картинки, теперь все это казалось смешным и потеряло всякое значение.
Что мне делать? Я бесполезен. Я мог бы сам снять блокировку, набрать номер, позвонить в любую точку мира, но я ничего не смогу сказать, не смогу назвать адрес и позвать на помощь.
Вот, кажется Дима открыл глаза, он смотрит на меня, я знаю, есть только один шанс, надеюсь зарядки хватит.
Я включаю вибрацию и медленно ползу к нему, каждый сантиметр дается с трудом, вибрация неумолимо сжигает заряд, он не отрывает от меня взгляда, хорошо, только не отключайся, терпи. На последней палочке я подползаю к нему, достаточно близко, что бы его услышали и набираю номер скорой.
- Экстренная медицинская помощь, оператор слушает.
- Ленинский 119, корпус 2 во дворе, несколько ножевых – хрипло шепчет в трубку Дима.
- Ваш вызов принят, дежурная машина в нескольких кварталах.
Через секунду заряд батареи иссяк.
Я очнулся на столике около больничной койки, рядом недоеденная тарелка каши, пакет сока и несколько банок с консервами. От меня к розетке тянется провод зарядного устройства, от Димы тоже тянется провод, только к капельнице. На кровати сидит димина мать, плачет и говорит, что больше никогда не отпустит его из дома так поздно, он молча кивает ей.
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах