Поздно вечером лампочка в подъезде не горела. Ольга вышла из лифта и в неясном свете узрела, что кто-то подбросил ей под дверь облезлую меховую шапку. Нет, конечно, на дворе уже тёплый крымский март. Плюс тринадцать. Весь день солнце шпарило на полную катушку, свежая травка перла с неистовой силой из согревшейся земли. Но ведь это не повод разбрасываться зимними головными уборами! Тем более к ночи опять немного подморозило.
“Драная какая-то.” - Оля решительно промаршировала к входной двери, ногой отпихнула меховой “подарок”... О-хо-хо! Взвизгнув, девушка отскочила, а тот, кого так неосторожно нарекли “шапкой”, недовольно зашипел. Чёрный кот! Просто лежал на половике и смотрел свои кошачьи сны. А тут бах! Мыском под ребра.
Видать, он рано начал карьеру ловеласа, чуть ли не с Нового Года. К третьему марта кот был тощим, облезлым, с хитринкой в янтарных глазах, с такой мордой... Словно пришёл к Оле на свидание, с вполне понятными целями. Кот и хозяйка квартиры смотрели друг на друга.
- Ишь ты. - ухмыльнулась девушка. - Чего такой тощий, Ромео?
- Аум! - тот отозвался кошачьим басом, но хрипло и невразумительно.
- Ладно, заходи. - секунду поколебавшись пригласила она. - переночуешь на диване. Но только не приставать! - рассмеялась сама себе.
В феврале Ольге исполнилось двадцать девять, а однокомнатная квартира, где она была полноправной хозяйкой и единственным жильцом, впускала котов чаще, чем мужчин. По правде, Ромео был первым хвостатым гостем, что переступил порог за последние года три. А мужчины... Сами сосчитайте.
Не уродина, хоть и не красавица, чуть полноватая, Оля не имела того, что мужики называют шармом. Не стреляла зелёными глазами, не умела дуть от природы тонкие губки, русый “томный локон” отсутствовал как класс, стянутый в “хвост”. Сидя на стуле, она не закидывала эротично одну ножку на другую, да так, чтобы дать рассмотреть край резинки на чулочках. Короче была Ольга дура-дурой, скромницей без изюминки, хотя внешние данные позволяли.
Свет в прихожей вспыхнул, открывая виды модной нынче квартиры-студии, без стен, без перегородок. Кот потёрся о ноги, по-хозяйски оценил жилплощадь. “Живём!” - читалось в кошачьих глазах. Особенно понравился нелепо-огромный семейный холодильник. Тот, что ещё Олины родители покупали ей на свадьбу. Несостоявшуюся. “Живём!!” - и свеженареченный Ромео направился прямиком к центру кошачьей вселенной. К сакральному артефакту расы хвостатых мурчиков.
Ольга сняла пальто, скинула сапоги, на ходу выбралась из темных брючек, которые комком отправились на кресло. За ними проследовал голубой свитерок. Оставшись в белом простецком белье и носках, она направилась к холодильнику. Колбаса - краешек сырокопчёной, завалявшейся ещё со дня рождения, чёрствый сыр, купленный только вчера - “Что за продукты стали делать?”,- и помидоры турецкой внешности.
- Не густо. - пробормотала Ольга. Кот согласился. В двух желудках заурчало от голода.
Нужно заметить, читатель, что женщины - существа странные. Именно в них дьявол перекачивает цистернами дух противоречия, когда внутреннее давление в аду грозит взорвать мир. Рождённая жгучей брюнеткой будет выжигать волос перекисью, кучерявая - каждое утро распрямлять завитки плойкой, прямоволосая напялит бигуди. Женщины, ради абстрактной красоты, режут вполне симпатичные косы, бреют висок, щиплют волос где только можно, палят белоснежную кожу в соляриях или отбеливают всякие места, о которых тут и не напишешь.
А Ольга худела. Со всей силой упрямой натуры, полная саморазрушительным желанием лемминга, девушка пыталась втиснуться в вожделенные шмотки размера М, хотя всё её в меру пышное тело требовало L. В ход шли проверенные и новомодные диеты, психокодирование и самоубеждение. Оттого, холодильник был пуст, как голова врачей придумавших не жрать после шести вечера. Нет продуктов - нет соблазна. Вон, съешь помидорку.
Турецкий овощ кота не возбудил. Он кое-как сжевал колбасу и сгрыз сыр, но что такое капля еды в аравийской пустыне кошачьего желудка? Ольга решилась на героический поступок.
Накинув на плечи халатик, она постучалась в соседскую дверь.
- Кто там? - оригинально спросил Лёша, бледнолицый интернет-воитель, на три года младше Ольги. Он тоже жил один, занимая соседнюю громадную “трёшку”, купленную неизвестно на какие деньги. Конечно, программисты сейчас недурно зарабатывают, особенно те, кто не ленится, как Алексей, выучить три иностранных языка. Но Ольга этого не знала, потому что с соседями не общалась. Никогда.
- Откройте пожалуйста, я соседка из двенадцатой квартиры.
Щёлкнул замок и на пороге появился тощий Алексей в мятых шортах, в майке с гордой надписью “Golden Gate”. Кот тоже выперся посмотреть на происходящее.
- Что случилось? - достаточно вежливо поинтересовался парень и юркнул покрасневшими от работы глазами за отворот Олиного халатика. Это мигом сбило её с толку.
- Кот... - промямлила она, как обычно в начале знакомства, запахнула воротник.
- Это не мой. - отрезал Лёша, зевнул, начал разглядывать стену за её спиной. Как и все прежние мужчины.
- Это мой.
- Поздравляю. Тощий он только. - хмыкнул парень полностью теряя интерес.
- У нас еда закончилась и...
Всё решил случай. Дверь Олиной квартиры захлопнулась. Да, знаю, что умные люди такие замки уже не ставят. Ну так на то они и умные.
- Да, да, хозяйка тут сидит. Надо открыть и впустить. Все документы у неё есть. - Лёша звонил спасателям. Пытался их уговорить.
- Бу-бу-бу - ответила трубка.
- Да какой ЖЭК в десять вечера! Как это вы не можете? Вы же спасатели!
- Бу-бу-бу! - отозвались на том конце провода. - Пи-пи-пи. - и положили трубку.
Это был провал. Ольга очутилась в чужой квартире, ночью, в одном халате, в тапочках на босу ногу!
- Не хотят. - развёл хозяин худыми руками. - Только слесарь утром.
Алексей выделил девушке абсолютно пустую “детскую”, где из мебели имелся лишь старый продавленный диван под окном.
- От предыдущего владельца остался. Квартира отличная, а мебель вся такая была. - пояснил он.
- Э-э-э-э, ничего я как-то тут...
- Да ты не волнуйся. Сейчас тебя устроим. - сосед повёл себя как джентльмен. Накормил Ромео, предложил ужин Ольге (естественно отказалась!), заварил чаю и вот, постелил ей с котом.
- И это... Никаких луж по углам! Я из тебя мыло сварю, будешь завтра лежать на прилавке в красивых пачках. - грозно наказал Алексей хвостатому гостю.
- Да-да, я все понял. - ответил Ромео всем своим покорным видом, разве что головой не закивал.
- Спокойной ночи. - пожелали соседи друг другу, расходясь по кроватям. А вот что пожелал кот, нам не известно, хотя есть догадки.
Ольга засопела, провалившись в тревожный сон. Чёрный Ромео, с округлившимися от еды боками, запрыгнул в ноги к новой хозяйке, тихонько пробрался под плед...
“Блестящая мисочка полная отварной говяжьей печёнки, пополам с лёгким. Все нарезано кубиками, как он любит, не горячее, но парок ещё идёт. Слюна стекает то-о-о-оненькой струйкой из собачей пасти. Капитон, этот ирод в ошейнике, поглощает самое-самое главное лакомство. Лучше только свежая ставридка.
Ротвейлер Капитон чавкает, чавкает, тычется розовым языком в миску, вылавливая последние кусочки. А он вынужден наблюдать, как деликатес исчезает в этой противной собаке. Да что же это такое! Желудок предательски урчит.”
Ольга заворочалась во сне, диван заскрипел старыми пружинами.
“Кактус всю зиму простоял на подоконнике потому, что нет в Крыму настоящих морозов. Стекло конечно холодит, но зато внизу есть батарея. Тепла и света вполне достаточно. Скоро лето, тогда настоящая, почти мексиканская, жара снова будет радовать агаву.
День за днём корни тянут из земли, пополам с торфом, питательные соки. Маленькие частички распадаются, дарят энергию, согревают стебель южного растения изнутри, заставляя наливаться силой. Это жизненный бульон, который корни впитывают с огромным аппетитом, такой вкусный.
Он облизывается, словно сам стал на мгновение кактусом”
Девушка перевернулась на левый бок, чуть закинув руку на подоконник. Будто потянулась, как кактус, к питательному торфу в горшке.
Мартовский день полный солнца. В паре метров от него вышагивает рыжий школьник Семён, по пути с продлёнки подкрепляясь шоколадкой. Сладкий батончик, полный жаренного миндаля, хрустит, тает на губах. Миндаль это деликатес среди орехов. Он напитан опасной горечью синильной кислоты, но жаренный приобретает маслянистую сладость ореха кедрового. Вот только где там шишкиным семенам, до изысканного аромата миндаля!
Сладость и вкус шоколада наполняют рот так явственно, что хочется сейчас же бежать за Семёном, тереться о ноги, выпрашивать “ну хоть маленький кусочек!”. Вот, последние крохи шоколадки исчезают во рту.
Ольга свернувшись калачиком под пледом, тихо постанывая. Или может это она сопит так?
В салоне бизнес-класса всегда кормят хорошо. Ну, конечно если вы не летаете Сомалийскими Авиалиниями. А “Air France” о своих дорогих, в прямом и переносном смысле, пассажирах заботится. Оттого и сервирует сейчас улыбчивая француженка-стюардесса столик отличными, для полёта, блюдами: брокколи, припущенные томаты, чуть пенине с особой горчичной заправкой, кусочки отварной говядины, казалось тут неподходящие, но мы то знаем, что все дело в смородиновом соусе! А ещё, крошечная бутылочка каберне, салат из свежих фруктов и три вида сыра: дор блю, камамбер и солёный овечий, с горсткой крупных черных оливок, чтобы его заедать.
При виде этих простых, но таких вкусных, во время полёта блюд, хочется вцепиться в мадам стюардессу крепко-крепко, чтобы она никуда не уходила. Пускай всю тележку выгрузит тут!
Сон позорно сбежал. Ольга резко села, заставив диван жалобно стонать. “Чертовщина! Всю ночь снится, как другие жрут! Еда какая-то, даже соки у кактуса.”
В тишине ночных комнат стало слышно мышь, грызущую под полом. Толстая серая мышка, зажала передними лапками белый сухарь, бывший когда-то сдобной булочкой с изюмом. И грызёт, грызёт, набивает щеки вкуснотищей. “Да какая к чёрту мышь??! Откуда им взяться в новой многоэтажке? Квартира чужая так действует что-ли?” - чуть не взвыла Ольга.
Её терпение лопнуло. Девушка на цыпочках прокралась, как к себе, в кухню, тихонько заглянула в холодильник. Дежа-вю. Те же помидоры родом из-за Чёрного моря, среди знакомой пустоты. Но нет. В этом холодильнике ещё уцелели куриные яйца! С неописуемой радостью Оля вытащила весь десяток. Минуту она бесшумно металась по кухне, искала кастрюлю, стараясь не разбудить хозяина квартиры. Нашла.
- Давай лучше поджарим, а? Там ещё молоко осталось и масло. - прозвучало из коридора.
- И-и-и! - взвизгнула от неожиданности, пойманная на месте преступления гостья.
- Извини, не хотел тебя напугать. - сказал Алексей зевая.
Через пятнадцать минут они уже уплетали самую большую, за всю историю этой квартиры, яичницу.
- Я называю это “Ночной Дожор”. - пробубнил Лёша с набитым ртом.
- Да-а-а-а, “Я - рот во тьме. Я - дожорный на кухне...” - начала Ольга.
- Не-не! Я раньше придумал. Еще после лукьяненковской ерунды с Городецким, помнишь?
Они довольно рассмеялись. Парень и девушка, на тихой кухне среди большого города, на маленьком полуострове по форме напоминающем кусок пиццы, на головке сыра под названием Земля, под звёздами, так похожими на “глазки” в яичнице.
*******
Стену между квартирами удалось аккуратно сломать. Ровно через полгода, третьего сентября, супруги Алексей и Ольга Пироговы сидели на кухне своей общей четырёхкомнатной квартиры, возникшей после крушения той самой стены. “Объединённая Германия” - так они окрестили жилище. Оба поглощали блюдо давшее когда-то начало их фамилии. Сегодня это был пирог с сёмгой, любовно приготовленный Ольгой для мужа. Загорелая после отпуска, основательно похудевшая за лето Оля, уже привыкла что почти каждый день она ворочает на кухне кастрюли, чтобы обеспечить им с Лёшей нормальное питание. А вот Алексей наоборот перестал быть тощим, больше не выглядел замученным.
“В чем секрет?” - спросите вы. Да всё элементарно. Вышла девушка замуж, получила регулярное мужское внимание, гормоны пришли в норму. Ну и Алексей оказался мужик не промах. Каждый день не даёт жене заскучать, питается нормально. Так-то.
Вот только Ромео куда-то пропал. Сбежал безо всякой причины, как только стало у них всё налаживаться.
*******
Посреди осенней слякоти, на тропинке между лужей и мусорным баком, примостился тощий чёрный кот. Он провожает взглядом тех, кто по-домашнему понуро, или напротив быстрой походкой спешащего на работу, проходит мимо с пакетами мусора. Холодно, сыро, поздний крымский ноябрь, вороны на тополях каркают как заведённые. Взгляд янтарных глаз мазнул по толстому молодому парню без кольца на безымянном пальце: “Ишь ты, видать мама раскормила. Небось отбивные трескает, холодец тарелками.” - кот мечтательно облизнулся. - “Проверить? Нет, слишком просто. Этот в порядке.”
Спустя минуту на тропинке показалась совсем молоденькая девушка, студентка или школьница, с темными кругами у глаз. Она медленно добрела до бачков, выбросила пакет. Тут её стошнило завтраком, прямо под ноги. “Опа! Пожалуй, моя клиентка. Усами чую, что не от ранней беременности её скрутило. Тут дело в другом.”
Кот тихо увязался за восемнадцатилетней Катей Масловой, которая ещё не знала, что с завтрашнего дня она больше не сможет расставаться с проглоченной едой. Что забросит дурацкую идею стать худой, как вешалка, моделью. Сломается Катя в ту же ночь, на первом сне про гренки с абрикосовым джемом.
А кот... Да какой же это, к чёрту, кот? Гастрономический дух он, ночной дожорный! Ясно?
- Король сказал, что двери его сокровищницы открыты передо мной! – буркнул рыцарь.
- Они и открыты, - миролюбиво откликнулся кладовщик. – Прямо перед твоим носом.
- Тогда дай мне войти.
Кладовщик не сошел с порога.
Рыцарь нахмурился:
- Ты не выполнишь приказ короля?
Кладовщик покачал головой:
- Если ты войдешь, двери сокровищницы будут открыты не перед, а за тобой. Вот это – уже серьезное нарушение приказа.
- Для чего мне распахнутые двери, если я не могу пройти внутрь? – вспылил рыцарь.
- Понятия не имею. Строить догадки о королевских намерениях не в моих привычках.
- Король хотел, чтобы я сам выбрал себе в сокровищнице награду!
- Он именно так и сказал?
- Нет, - признался рыцарь. – Он произнес: «В награду за то, что ты поразил дракона, двери моей сокровищницы открыты перед тобой!»
- Угу, - кивнул кладовщик. – Я так и думал.
Рыцарь взялся за меч.
- Я при исполнении, - напомнил кладовщик. – Не советую.
Насупившись, рыцарь произнес:
- Ладно. Я скоро вернусь.
Он развернулся и зашагал прочь.
- Как только ты появишься тут, двери тотчас же перед тобой откроются! – заверил кладовщик рыцарскую спину и сомкнул створки.
Через полчаса у входа в сокровищницу загрохотала железная перчатка.
Кладовщик выглянул:
- Быстро ты.
- Пропускай! – бросил ему рыцарь брезгливо.
Кладовщик поднял брови:
- Король сказал еще что-нибудь?
- Нет, - ответил рыцарь. – Он не сказал. Король написал.
Рыцарь протянул кладовщику свиток, тот развернул его и медленно, по складам, прочел: «Подателю сего, рыцарю, поразившему дракона, разрешено войти в королевскую сокровищницу и взять там то, что рыцарь сочтет достойной для себя наградой».
- А потом ты положишь то, что взял, на место? – поинтересовался кладовщик.
- Читай дальше, - скомандовал рыцарь.
Кладовщик отмотал от свитка еще немного и продолжил: «Взятое рыцарь волен вынести из сокровищницы и использовать по своему разумению, для своего блага и без всяких ограничений. Подпись – Король».
- Какой король имеется в виду? – уточнил кладовщик.
Рыцарь ткнул в самый конец свитка – там стояла приписка: «Нашего королевства». Под текстом красовались три печати – чернильная, из воска и из красного сургуча.
- Все верно, - с сожалением согласился кладовщик. – Что ж, выбирай.
Рыцарь ступил через порог, повел носом и прошелся вдоль полок.
- Я возьму это, - сказал он, ткнув пальцем в ближайшую драгоценность.
- Ты уверен? – кладовщик всем своим видом советовал рыцарю отказаться от замысла.
- Абсолютно.
Кладовщик что-то нацарапал на бумажном листе.
- И еще это, - рыцарь, надувая щеки и натужно краснея, снял с верхней полки огромный ларец.
Кладовщик сокрушенно добавил каракулей.
- Какая нужда записывать? – с подозрением спросил рыцарь.
- Для порядка.
- Король увидит список?
- Не исключено. Если его величество вдруг пожелает узнать, какую награду ты выбрал, я буду готов к отчету.
- Ладно, пусть будет так, - рыцарь потер ладони. – Тогда еще это, и это, и вон то.
- Не многовато ли? – со значением в голосе заметил кладовщик.
- В самый раз. Тем более, что я не закончил.
- Думаю, будет лучше, если я сейчас же сообщу королю, что тут делается, - тоскливо вздохнул кладовщик.
Рыцарь небрежно вынул из-за пазухи клочок пергамента и предъявил его кладовщику. На пергаменте значилось: «Рыцарю – не мешать!» Внизу, как положено, вилась подпись «Король. Нашего королевства.», и виднелись три печати.
Пыхтя, рыцарь выволок из угла туго набитый объемистый мешок.
- Ми-шок, - произнес вслух кладовщик, ожесточенно карябая пером, и добавил: - Сколько добра уходит!
- У кого уходит, а кому добавляется, - процедил рыцарь, шатаясь под тяжестью толстенного рулона.
- Зачем тебе ковер? – возмутился кладовщик.
- В дополнение к гобеленам! – отрезал рыцарь и полез за гобеленами.
Кладовщик перевернул свой листок на другую сторону.
- А это что? – полюбопытствовал рыцарь, разглядывая массивную кованую конструкцию непонятного назначения.
- Не знаю, - пожал плечами кладовщик. – Раз находится здесь, наверное, что-то ценное.
- Беру, - решил рыцарь.
Кладовщик вывел в реестре: «Жулезяка тижолая – 1 шту.», - и шмыгнул носом.
- Ну, теперь вон тот сундук, два ящика и короб со шкатулками. Пожалуй, все, - рыцарь вытер пот со лба. – Ах, да! Еще тележку!
Кладовщик встрепенулся:
- В приказе было написано «вынести». Все, что не сможешь унести, останется здесь!
Рыцарь пошарил за пазухой. На очередном куске пергамента имелось короткое разрешение «Пусть вывозит!», заверенное королевской подписью и тремя печатями.
Взвалив на тележку свою награду и перевязав ее веревками, чтобы куча не рассыпалась, рыцарь попробовал сдвинуть тележку с места. У него ничего не вышло.
- Помогай! – пропыхтел он утомленно.
- И не подумаю! – мотнул головой кладовщик. – Об этом речи не было.
Рыцарь полез за пазуху. Кладовщик вздохнул и налег на тележку. Колеса страдальчески скрипнули.
Они с трудом выпихнули поклажу через двери.
- Дальше на меня не рассчитывай! – злорадно заявил кладовщик. – Мое место в сокровищнице!
- А ты мне больше и не нужен.
Рыцарь свистнул.
Пол и стены затряслись, и в галерею ступил дракон.
- Тащи! – крикнул рыцарь и бросил дракону конец каната, привязанного к тележке.
- Ну, ты даешь! – хмыкнул дракон, обозрев гору ценностей.
Кладовщик раскрыл рот и сполз спиной по стенке.
- Представляешь? – дракон подмигнул кладовщику и кивнул на рыцаря. – Этот прохиндей собрал уже четырех принцесс! Каре!
Рыцарь пожал плечами.
- Ты же утверждал, что поразил дракона! – в отчаянии крикнул ему кладовщик.
- Конечно, поразил! – подтвердил дракон, впрягаясь в тележку. – Этот рыцарь и теперь продолжает меня поражать.
(с) из интернетов _________________ Там, на небе, только и разговоров, что о море. И о закате... (c)
---------------------------
Говорят, что настоящие мужики перевелись! Вы не в курсе куда? А то я бы тоже перевелась...
Зарегистрирован: Feb 04, 2010 Сообщения: 3041 Откуда: оттуда
Добавлено: Пн Фев 04, 22:17 Заголовок сообщения:
<object width="480" height="360"><param name="movie" value="http://www.youtube.com/v/hHzdf4Odci0?hl=ru_RU&version=3&rel=0"></param><param name="allowFullScreen" value="true"></param><param name="allowscriptaccess" value="always"></param><embed src="http://www.youtube.com/v/hHzdf4Odci0?hl=ru_RU&version=3&rel=0" type="application/x-shockwave-flash" width="480" height="360" allowscriptaccess="always" allowfullscreen="true"></embed></object> _________________ Вы видите то,что есть,и спрашиваете:"Почему?" А я представляю себе то,чего не было,и говорю:"Почему бы и нет?" (с)
&
Just because you're breathing doesn't mean you're alive.
Зимой он топит печку забором, весной сажает лук в грядку метр на метр, и, главное, постоянно ссорится с пидорасами. Окраина деревни, хорошая слышимость: «Пидорааааааасы!! — орёт Серёга, — идитенаааааааахуууууууй!» Сначала мы были уверены, что Серёга таким образом гоняет с огорода диких котов, которые пришли вытаптывать будущий лук. Но орёт Серёга не только весной и летом, а вообще всегда. Однажды мы увидели его, идущего вдоль совершенно пустынной улицы, — Серёга шел и эпизодически горланил всё тот же текст. Тогда-то мы и поняли, что пидорасы — они не снаружи, а внутри Серёги, такая часть внутреннего Серёгиного мира, с которой — единственной — он не в ладу: всё хорошо, только вот пидорасы одолевают, что ты будешь с ними делать.
Русские алкоголики на пути к нирване
Мы с мужем забыли следить за временем и проворонили некруглую дату: в первой половине декабря исполнилось шесть лет, как мы продали квартиру во Владивостоке и переехали жить в деревню. Теперь-то здесь очень много городских. Как будто мы проторили дорожку, и город потёк за нами следом, — подтягивая в деревню и сугубо городской образ жизни, и городские представления о комфорте, и даже — единичными, малыми, пробными объектами — городскую инфраструктуру.
Горожане — другие. Деревенские соседи, глядя на городских новичков, улыбаются. У деревенских соседей три коровы, тридцать свиней, огород без единого сорняка, с утра на работу, вечером хозяйство, но улыбаются и ходят в чистом. Городские каждый день ездят работать в город до вечера и тоже ходят в чистом. Они покупают в деревне пустые участки, вывозят оттуда КамАЗы мусора, мгновенно разбивают сады, за одно лето выстраивают симпатичные двухэтажные домики на высоких фундаментах и начинают, невзирая на скепсис соседей (три коровы, тридцать свиней), пристраивать к работе местных алкоголиков. Но алкоголики работать не хотят, а загаженных проплешин всё равно очень много. На месте некоторых пустырей мы еще застали деревянные одно- и двухэтажные бараки пятидесятых годов постройки.
Бараки горят каждую зиму, в них паршивая старая проводка, рассчитанная по нормативам более чем полувековой давности. Она не выдерживает отопительных ноу-хау местных алкашей — народа совершенно особого типа, о котором горожане почти ничего не знают, но думают, что алкаш деревенский ничем не отличается от алкаша городского. Это не так. Деревенский алкаш способен пропить будущий уголь и будущие дрова задолго до начала холодов, но его самодостаточность остаётся с ним почти до самого конца. Поэтому, когда внезапно настаёт зима, деревенский алкаш не ищет заработков, а начинает греться с помощью лома. Двенадцать киловатт, предназначенные всему бараку, устремляются по хилым проводам в розетку, в которую включен лом; лом раскаляется докрасна, в хате жарища и прелесть. Семь бараков за шесть лет, отдельных хибар сколько-то. Правда, один из семи бараков сгорел не из-за лома, а из-за Нового года. Праздник — он же ко всем приходит, только к одной женщине не пришёл, она обиделась, заперла уснувших приятелей, подожгла берлогу и ушла. Семь человек погибли, а обгоревшая двухэтажка еще постояла какое-то время, глядя на прохожих страшными черными окнами, — пока год назад её окончательно не снесли и не разровняли площадку. Как будто так и было.
Мы тоже были городские, а все городские — другие. Но мы больше не пытаемся приобщить к работе алкашей. К тому же за последние три года умерли самые симпатичные. Из тех, с которыми мы успели познакомиться в самом начале нашей деревенской жизни.
Умер Борис, ловивший креветок собственными трусами: он заходил в неглубокие воды здешнего залива, снимал трусы, натягивал их на рогатину и грёб ею по илистому дну. Добычу складывал в ведро, которое таскал привязанным к шее. Когда ведро наполнялось, Борис споласкивал ил с трусов, надевал их и шел по дворам торговать. День ловил креветок, три дня пил стеклоомыватель и говорил про себя, что работает сутки через трое. Умер от печени, а перед окончанием биографии успел сделаться ярко-желтым. Ходил и хвастался: «Цыплёнка к морде приложил, так морда-то желтее в стописят раз». В первые два года мы тоже покупали у Бориса креветок, а потом он перестал их ловить: начал достигать просветления.
Умер громадный мужик по имени Павлик. Павлик был похож на гору, на вершине которой неподвижно сидела человеческая голова с толстыми розовыми губами до ушей. А вот шеи у Павлика не имелось, так что ловить креветок он бы еще смог, но складывать их ему было бы совершенно некуда, разве что к уду привязывать ведро, но кто ж так делает. До просветления Павлик подрабатывал деструктором: его иногда звали поломать что-нибудь монолитное — железное или каменное. Еще Павлик переносил людям тяжести за малую денежку или, еще лучше, за бутылочку стеклоочистительной жидкости. Умер так: была драка, Павлика ударили по голове топором, он не заметил, еще чуть-чуть подрался, а потом пошёл домой, на полпути упал — и всё.
Пидорасы — они не снаружи, а внутри Серёги.
Умер наш приятель Саня, доставшийся нам вместе с домом. Истопник, перешедший по наследству от прежних домовладельцев, он и у нас поначалу кочегарил — приходил в семь утра, вынимал золу из древнего, первого поколения, твёрдотопливного бойлера, набивал его пустое нутро газетами, углём и дровами, зажигал всё это дело и отправлялся восвояси до обеда, затем приходил опять и ещё раз — вечером. Истопничал он, когда была хорошая погода, а в сильные морозы топить бойлер не приходил, потому что холодно. Потом мы поменяли древний котёл на новенький, нашпигованный электроникой, работавший от керосина и электричества, но Саня ещё долго считал себя нашим благодетелем, выполняя у нас разные работы, в том числе совершенно идиотские, не нужные нам, но нами оплачиваемые: без работы Саня болтался по деревне не пришей кобыле хвост, и нам его было жалко. Раньше он был шахтёром, но шахты закрыли, и пить стало можно не только по пятницам, а когда хочется. Сане, например, хотелось пить шесть раз в год по три недели подряд — неделя на разгон, неделя в плоском штопоре, неделя на чудесное воскрешение. «Три недели, — говорил Саня, — а больше мне и не надо».
Борис и Павлик были его друганами, которых он раза два или три приводил к нам на мелкие заработки.
Саня работал у нас, покуда не спился окончательно. Он жил через две улицы. В периоды запоев присылал гонцов с записками. Одна, бесконечно поэтичная, долго у меня хранилась, а потом исчезла куда-то: «Лора я болен я прикован к постеле дай сто рублей». Эту записку мне принёс Павлик, Фудзияме подобный. С Павликом я передала Сане куриных окорочков, бидон борща, каких-то картошек и хлеб. До адресата дошли курьи ноги и картошка, Павлик не стал есть сырое, только два литра борща умял с хлебом по дороге. А Саня, как только «отковался от постеле», пришел ко мне выяснять, что находилось в бидоне, который Павлик не выбросил, а вымыл снегом начисто и передал больному приятелю со словами: «На тебе вота». «Борщ? — расстроился Саня, — ну спасибо тебе, Павлик».
Алкашом Саня был абсолютно беззлобным и к жизни нетребовательным. Немножко хотел жить в тёплых краях, но не очень верил в их существование. «Вон, в Африке тоже снег зимой, — говорил Саня, — я в одной книжке читал, что даже негры вымерзли». За год-полтора до смерти трёхнедельные его запои слились в один бесконечный. Однажды мы подобрали его в снегах и довезли до дома. Мы были почти уверены, что когда-нибудь зимой он погибнет, просто замёрзнет в овраге, но Саня умер в сентябре, в разгар нашего местного лета. Слёг, а через два дня душа его отлучилась — возможно, на разведку, искать тёплые края на ближайшую зиму, — да так и не вернулась в организм. Наверное, нашла Африку, в которой не бывает снега. Сане к тому моменту исполнилось 47, но выглядел он на тяжёлые семьдесят.
Но ещё жив последний Санин приятель. Это наш сосед через пустырь, Серёга, бывший рыбак. Когда мы переехали в деревню, Серёга только что вернулся из рейса и с тех пор больше нигде не работал. Сейчас он передвигается с палочкой, он немощен, он стар, ему около пятидесяти. Зимой он топит печку забором, весной сажает лук в грядку метр на метр, и, главное, постоянно ссорится с пидорасами. Окраина деревни, хорошая слышимость: «Пидорааааааасы!! — орёт Серёга, — идитенаааааааахуууууууй!» Сначала мы были уверены, что Серёга таким образом гоняет с огорода диких котов, которые пришли вытаптывать будущий лук. Но орёт Серёга не только весной и летом, а вообще всегда. Однажды мы увидели его, идущего вдоль совершенно пустынной улицы, — Серёга шел и эпизодически горланил всё тот же текст. Тогда-то мы и поняли, что пидорасы — они не снаружи, а внутри Серёги, такая часть внутреннего Серёгиного мира, с которой — единственной — он не в ладу: всё хорошо, только вот пидорасы одолевают, что ты будешь с ними делать.
Непостижимым образом жива и Валька, бывшая Санина соседка. Саня называл Вальку королевой кладбища — за то, что Валька как никто другой ориентировалась в беспорядочном кладбищенском лабиринте крестов и пирамидок. И за то ещё, что всегда знала, на которой из могил можно найти свежую закусь — конфету, печенюшку или даже вареное яйцо. Валька была в курсе всех поминальных дат. Она отслеживала похоронные события деревни, как океанические чайки на заповедных островах отслеживают гибель тюленьего приплода.
Валька старше Сани лет на пятнадцать. Саня умер два года назад, а у Вальки, которая за шесть лет высохла в мумию и стала абсолютно коричневой, — вдруг молодой бойфренд: осевший в деревне трудовой мигрант из Узбекистана, худенький малорослый ханурик, почти не говорящий по-русски. Валька зимой и летом выпендривается в норковой шапке, а ханурик зимой и летом носит за Валькой её шубу в руках: у Вальки есть шуба. Но ходит она, в основном, в стеганной безрукавке.
Вальку с узбеком сосед бить не стал, здесь это как-то непопулярно.
Со временем, конечно, до нас дошло, в чем заключается ценность жидкости для омывания автомобильных стёкол. Конечно, она дешевле, чем даже самый дешёвый лосьон, она удобно расфасована в пластиковую тару — не разобьётся, если случайно выронишь; но это не главные её достоинства. Дело в том, что стеклоомыватель просветляет особым образом. У его адептов прозрачные глаза и полная ясность в голове, они живут в согласии с универсумом, который всегда с ними и который дружелюбен к ним даже тогда, когда топором по башке. Единственное, утаскивает в могилу в сжатые сроки. В деревне это знают все, хотя всем известны и исключения (та же Валька, к примеру), — но исключений очень мало.
Года четыре назад мы с мужем, покупая какую-то снедь в местном магазине, вспомнили, что в бачке омывателя пусто. Боже, какую гамму чувств вызвали мы у продавщицы. От изумления и скорби до желания образумить бедняг, по глупости ступивших на скользкую дорожку. «А вам-то, вам-то зачем?! — воскликнула она, — да возьмите вы водки, а это не берите, вам это нельзя». Мы были тронуты, но немного оскорблены: остальным жидкость продавали без разговоров.
Недавно Валька и ханурик пришли к нам на околицу воровать железную крышку с колонки, и мы с соседями их прогнали. Ушли они безропотно: нельзя так нельзя; но через сто метров спёрли тележку у ещё одного соседа, тот вывозил снег со двора в овраг, отвлёкся в уборную, оставил тележку возле калитки, вышел — глядь, имущество делает ноги. Тележку сосед отнял, Вальку с узбеком бить не стал, здесь это как-то непопулярно, но они бы, скорей всего, даже не заметили, что их бьют. Это высшая, недосягаемая степень просветлённости. За шесть лет, прожитых в деревне, я научилась её видеть и уважать.
Мне-то не достичь подобного единения с космосом никогда. Да и вам тоже, чего уж. Нам всем до неё пилить и пилить, всё равно что пешком по Транссибу, от Владивостока до станции Москва и обратно, да в пургу, да в драных валенках на босу ногу, да ещё и кофе с утра не пивши. Но и я, и вы (и все мы вообще) сделаем all our best, чтобы и кофе с утра, и чтобы валенки не на босу ногу, и чтобы не пешком; и вообще, на кой хрен нам эта прогулка, когда призовые баллы и можно слетать в Аргентину, мы там не были. Какое уж тут просветление. А им — и Вальке, и Серёге, и не заметившему собственной смерти Павлику, и утонувшему в тазу Олегу, и ещё куче народу — абсолютно наплевать и на Аргентину, и на Транссиб, и на прочее бессмысленное говно. Им вообще наплевать на жизнь, потому что жизнь для них — оно как бы не главное. Заминка в пути, затянувшийся момент ожидания, немножко досадное попадалово. Период между внетелесностью и внетелесностью.
Вижу в окно: хромает по безлюдной нашей улице Серёга, пьяный, в сланцах на босу — да! — ногу, в футболке с короткими рукавами, штаны драные, в дыру видно сиреневое колено. Хрусь-хрусь по снежку. Я знаю, куда он идёт: к почтовым ящикам, недлинная батарея которых прибита к маньчжурскому ореху напротив моего дома. Серёга ходит к ореху почти каждый день на протяжении шести лет как минимум. Такой у него странный рудимент, никак не отсохнет. Неровно, но быстро ковыляет Серёга, почти бежит, подгоняемый внутренними пидорасами, и сколько там ему осталось бежать до окончательной разлуки с туловом — никто не знает. Респект тебе, сиреневое колено, ты часть бодхисатвы, сделавшего свой выбор, умеющего босиком по снегу, вольного, свободного от мира, войны и другого мира, равнодушного к причинно-следственным связям, к президентам всех стран оптом и в розницу, к примату бытия над сознанием, к уровню жизни и внешнему валовому продукту, но — пока ещё — зависимого от ежедневных визитов к дереву с железными коробками на стволе. Хрусь-хрусь, не глядя по сторонам, не глядя в небо, не глядя вообще никуда, идёт он, упирается в орех и отпирает коробку. А потом запирает, разворачивается и идёт обратно, и несёт в себе громадное, переполненное сверхсодержанием, бесконечно важное на сегодняшний день и громкое на всю улицу знание об утробе почтового ящика: «ни-ху-я».
Перестук колес, белые простынки полей за окном.
- Чаю не хотите? - В приоткрытую дверь купе заглянула симпатичная проводница.
- Да, да, будьте любезны. А я пойду пока покурю.
Вагон мягко пошатывало из стороны в сторону. В тамбуре было холодно и накурено.
Два мужика, попыхивая сигаретами, явно будучи "подшофе", обсуждали неизвестную мне Машку-сучку.
Я достал сигарету и, закурив, отвернулся к окну двери.
За окном было белым-бело, мелькали столбы и деревца. Диск солнца, тусклый из-за низких, тяжелых облаков, был отчетливо виден, скупо отпуская свет на грешную землю.
- Мужик, куда едешь? - Оставив в покое Машку, один из курящих обратился ко мне.
- Москва. - Мне не хотелось говорить и с кем.
- По работе? Или так, прошвырнуться? - Задал вновь вопрос мужчина.
- По работе. - Я бросил окурок в банку из-под баклажанной икры, заменявшей пепельницу и, отстранив плечом спрашивающего, пошел к себе в купе. - Извините.
Благородного, темно-коричневого, цвета чай, чуть подрагивал в стакане. Чайная ложечка, тоненько позвякивала о край.
Я с удовольствием отхлебнул глоточек и посмотрел за окно. Все те же поля, покрытые ослепительно белым снегом.
В купе вновь заглянула проводница:
- Через пять минут Ратищево. Стоянка пять минут.
- Спасибо. - Я улыбнулся ей и кивнул головой.
Набросив куртку и натянув ботинки, я вышел в тамбур, в котором уже толпились люди собиравшиеся сходить на этой станции.
Узлы, сумки, кошелки, рюкзаки. На лицах усталость от дороги и радость, ожидания встречи с родными людьми и местами. Звонки по телефону, уточнение места, номеров вагонов.
Я был лишним среди этих людей, стоящий отрешенно в углу, с дымящейся сигаретой в руке.
Тяжело вздохнув и пару раз дернувшись, состав встал.
Людской поток хлынул на перрон. Далеко не отходя от поезда, люди бросали на снег сумки и крепко обнимались с встречающими. Смех, шутки и едва сдерживаемые слезы радости, молчаливая радость встречи. Снующие бабки с криками - "беляши, пирожки", беспризорники с призывом - "дядь, дай на хлебушек". Монолитные лица представителей транспортной милиции, выражение лица которых, как бы говорило - "мы знаем, что вы все преступники, но это пока не доказано".
Я купил горячий пирожок "сорок пятого растоптанного размера", как его охарактеризовала продавец - бойкая бабулька, лет шестидесяти.
Отойдя в сторону обжигаясь, жевал пирожок, оказавшийся очень вкусным, наблюдая за людьми.
Среди бурлящего человеческого потока, вдруг, появилась цыганка. Статная, когда-то очень красивая, сейчас с расплывшимися чертами лица и фигурой. Черные, как смоль, волосы были собраны в тугой пучок на затылке. Цветастый платок, сбился назад, распахнутая на груди куртка, несмотря на сильный мороз, развевалась в такт ее шагам.
Она шла прямо ко мне.
Молча и сосредоточенно глядя мне в глаза.
Я обернулся, что бы убедиться, хотя это и так знал, что стою на краю перрона.
Она подошла почти вплотную ко мне и ее губы страдальчески скривились.
- Милай, как тебе больно. - Протянула она и покачала головой, две крупные слезы покатились из ее больших красивых глаз. - Твое счастье рядом. Посмотреть вокруг надо. Тоску согнать. Глаза открыть.
Я сглотнул остаток пирожка и, хотел было уже возразить, но она подняла, протестующее, ладонь с красивыми длинными пальцами:
- Не говори ни чего. Зара все знает! Все видит! - Она достала из-за платка, опоясывающего ее гибкий стан, бумажку и предложила. - Кинь деньгу сюда. Любую, какую не жалко. Отдай свою тоску мне, купи радость!
Ловкие ее пальцы быстро свернули кулечком клочок бумаги.
- Кинь.
Понимая, что это "развод", я все же, достал из кармана бумажник, вытащил сотенную и кинул ее, скатав в шарик, в кулек.
Цыганка, грустно улыбнувшись, шепча слова, свернула и подожгла кулечек.
Он вспыхнул и буквально за секунды сгорел, оставив на снегу лишь пепел.
- Вот и все. - Цыганка заплакав, побрела прочь.
Сказать, что я был удивлен этому инциденту - не сказать ни чего. Я стоял ошеломленный.
Ошарашено озираясь, я поймал взгляд нашей проводницы.
Смешанное чувство радости и удивления читалось на ее хорошеньком лице. Она, совладав с чувствами, позвала меня:
- Пора. Скоро отправляемся.
Вновь за окном замелькали поля покрытые снегом. В соседнем купе опять распечатали бутылку. Вновь в тамбуре повис сигаретный дым.
Поезд побежал вперед.
- Чаю? - Проводница посмотрела на меня с нескрываемым интересом.
- Да. И если хотите, присоединяйтесь, у меня есть шоколад.
Мы пили чай с Еленой. Молча и спокойно, словно делали это каждый день на протяжении всей своей жизни.
Пили чай, как пьют чай супруги, живущие давно вместе, когда понимают даже интонацию молчания.
Лена поставила стакан на стол и посмотрела на меня.
- Уволюсь. Завтра же.
Я, молча, одобрительно кивнул головой.
- А Зара, - Лена посмотрела в окно. - Таким тебя и описывала.
Пьяный Санта-Клаус валялся на песке на берегу океана. Пляж был абсолютно безлюдным. Изо рта старика торчал еле дымившийся косяк, а рядом с правой ногой, слегка накренившись, стояла полупустая бутылка рома. Солнце готово было встретиться с водной гладью, озаряя картину ярко-оранжевым, почти апельсиновым цветом.
Предварительно стянув с ног валенки, мягкой поступью, опираясь на серебристый посох, к Санте подошел рослый мужчина в возрасте, и, нагнувшись, начал трясти беднягу за плечо.
- Ээээй, Санта, вставай! Вставай, паршивец ты эдакий! - приятный бас смешивался со свистящим ветром-гулякой.
Санта Клаус не поддавался, бормоча себе под нос грязные ругательства.
- Просыпайся, я тебе сказал, - и подошедший человек отвесил пару ударов посохом по пухлой заднице сказочного американца.
- Дед Мороз! Сколько зим! Ха-ха! Ты чего приперся? – толстяк вскочил на ноги, поднял бутылку с земли, сделал большой глоток из горлышка и начал пританцовывать вокруг Деда. – Тусануть хочешь али как?
- Идиот ты, Санта. Пока ты тут бухаешь – в России страсть что творится. Зима не заканчивается, - и Дед мороз с печалью посмотрел на яркий диск уходящего солнца.
- А мне и тут неплохо! А шозанах? – полюбопытствовал Санта.
- Не все желания мы с тобой, увалень пузатый, исполнили. Одно осталось. Вот и не уходит зима. А ты знаешь, что если я без тебя исполнять буду – не подействует. Так что собирай свои манатки, поехали. Упряжка здесь рядом, около джунглей.
После этих слов из уст Санта Клауса пролилась грязная брань. Дескать, не хочет он уезжать от жаркого солнышка, от ярких бикини и дискотек. Но, все же, мировой баланс нарушать нельзя, поэтому яростно отматерившись, он потопал в сторону джунглей.
**
У Федора в сердце давно поселилась мечта идиота. Он хотел радиоуправлямый вертолет. Он мечтал о сыне, с которым в будущем будет ходить на рыбалку, запускать воздушных змеев и играть в «солдатиков». Но после того, как от него сбежала девушка, тихая и умиротворенная жизнь накрылась темной пеленой. Он не держал на девушку зла, принимая все, как данность и неизбежность, но печальное настроение прочно засело в мужской голове и никак не желало ее покидать. «Да еще и этот проклятый снег! Конец марта, а сугробы по плечо…» - думал Федя, направляясь домой после работы, укутавшись в капюшон.
Внезапно из-за угла выехала черная машина и на большой скорости помчалась в сторону Федора. Его глаза округлились, инстинкт самосохранения сработал быстро, и парень сделал шаг в сторону. Увы, автомобиль был очень близок… Удар… голова налилась свинцом, в глазах побелело, «Или опять этот гребаный снег?» - такая мысль вихрем пронеслась в его голове, и парень с силой шлепнулся на землю. Поднять голову с земли он так и не смог, чувствуя под затылком холодную ледяную глыбу и провожая взглядом удаляющийся черный автомобиль.
- Молодой человек, что с вами? – над Федором склонилась русоволосая девушка в дубленке.
- Машина сбила, - с трудом пробормотал парень и закрыл глаза, перед которыми начала проплывать вереница белых и заснеженных картин.
**
Федор открыл глаза. В палате было светло и пахло медикаментами. Солнечные блики ласкали потрескавшуюся штукатурку на стенах. Около койки на стуле сидела та самая девушка, уткнувшись в книгу. Федя прочитал название: «Унесенные ветром».
- Хорошая книга, - несмотря на то, что эту фразу он сказал шепотом, девушка вздрогнула и улыбнулась.
- Ну, наконец-то. Не прошло и года, - она отложила книгу на край кровати.
- И долго ли я…эээм… спал?
- Сутки. Я к тебе решила сегодня приехать – с работы отпросилась пораньше, - ответила девушка.
- С работы? А кем ты работаешь? – почему-то решил задать именно такой вопрос Федор.
- Я администратор. В магазине детских игрушек.
Федор улыбнулся, посмотрел в окно, щурясь от солнечного света заходящего солнца, и увидел, что на ветке дерева, которая билась в стекло, набухла маленькая зеленая почка.
**
- Отлично сработали, брат! – сказал Санта Клаус, поднимая рюмку с водкой в ближайшей от больницы подворотне.
- Да, жалко паренька. Неплохо он головой приложился, - задумчиво почесал бороду Дед Мороз.
- Ну, Дед, для баланса же делается! А то ты не знаешь! Ну, что, за весну?
- За весну!
По земле, обгоняя друг друга, побежали первые ручейки.
Поезд в пути уже вторую неделю, бежит через всю зимнюю снежную Россию, от океана к Уралу и дальше на Запад. В вагоне уже давно все отоспались, перезнакомились, давно перечитаны все книги, обсуждены все злобы дня, сыграны все партии в шахматы, надоел до омерзения "козел", даже чай не пьется, даже пиво почему-то кажется кислым и стоит недопитое в темных бутылках под светлыми бумажными стаканчиками.
И вот как-то под вечер в одном из купе собирается мужская компания, и кто-то предлагает, чтобы каждый по очереди рассказал "самый страшный случай из своей жизни".
Чего-чего, а страшного за спиной у каждого немало. Один горел в
самолете, другой - в танке, третий чуть не погиб на торпедированной
подводной лодке. Еще одного расстреливали, и он, с пробитым насквозь легким, трое суток пролежал под горой мертвецов.
В дверях купе стоит, слушает немолодой, маленький и худенький, как подросток, человек в форме гражданского летчика. Засунув руки в боковые карманы своей кожаной коричневой курточки, он курит толстую дорогую папиросу, перекидывает ее то и дело из одного угла рта в другой и, прижимаясь затылком к косяку двери, резко и нервно выбрасывает в потолок густую струю синею дыма. Слушает он, почти не глядя на рассказчика, но, чем дольше слушает, тем сильнее волнуется, тем чаще и глубже затягивается...
Внезапно лицо его наливается кровью, он делает несколько быстрых, лихорадочных затяжек, торопливо и даже судорожно запихивает папиросу в набитый окурками металлический ящичек на стене и, повернувшись к рассказчику, перебивает его:
- Ст-той! П-погоди! Д-дай мне!..
Губы его прыгают. Лицо дергается. Он - заика, каждое слово
выталкивается из него, как пробка из бутылки.
- С-самое ст-трашное? - говорит он и кривит губы, делает попытку
изобразить ироническую усмешку. - Самое страшное, да? Т-тонули, говоришь? Г-горели? С м-мертвецами лежали? Я т-тоже т-тонул. Я тоже г-горел. И с покойниками в об-б-бнимочку лежал. А в-вот с-самое ст-трашное - это когда я в сорок втором году письмо получил из Ленинграда - от сынишки... д-д-десятилетнего: "П-п-папочка, - пишет, - ты нас п-прости с Анюткой... м-мы в-вчера т-т-в-вои к-кожаные п-перчатки св-варили и с-с-съели"...
1962 год
(с) Алексей Иванович Пантелеев _________________ Чтоб добрым быть, нужна мне беспощадность. (с) У.Шекспир
Месяц назад хотел прочитать статейку про лохов которую Михаил Задорнов разместил в живом журнале и сокрушался ему о том что Назарбаев запрещает нам его там читать.
Добрые люди сжалились и скопировали мне данную крамолу . Блин, сообщения смотрел только сегодня. Весьма познавательно.
Inna Schamber
Увидела ваш комментарий, что вы не можете прочитать. Решила поделиться:
"ПОЧЕМУ УШЛИ РИМСКОГО ПАПУ?
Тот, кто прочитает этот пост, имеет шанс перестать быть лохом. Сегодняшние лохи делятся на три категории. К первой категории топ-лохов относятся те, которые верят теленовостям: «Ой, бедный Римский Папа уходит со своего поста по состоянию здоровья… Довели бедненького!»
Вторая категория – умничающие лохи, которые не доверяют новостям и ищут правду в Интернете: «Нет, Папа не сам ушёл, он педофил, его с мальчиками застали. Теперь вынужден уйти, чтобы скандал не разразился!»
Обе эти категории лохов относятся к лохам безнадёжным.
Но есть ещё третья категория небезнадёжных лохов. Почти не-лохов: «Хрен его знает, из-за какой хрени этот Папа такое нахреначил. Мы лохи! Никогда эту хрень не узнаем!»
Они правы! Они уже не лохи, хотя потому что понимают, что лохи.
Однако чтобы ответить на вопрос, почему Римский Папа досрочно покинул свой пост и по чьей указке, надо каждому потенциальному российскому лоху кое-что себе уяснить.
Уже более двух десятков лет наша страна развивается в направлении отъявленного капитализма. И хотя в России прочно установился строй, который можно назвать коррупционной монархией, играть приходится по правилам загнивающего капитализма, который никак не может загнить благодаря этим правилам.
Попробую пояснить. Представьте себе, что в какой-то капиталистической стране – а таких на земле большинство – кто-то что-то купил… На первый взгляд может показаться, что всю прибыль от проданного товара получают хозяева торговой фирмы. Так думают топ-лохи! Но у любой фирмы, компании, производства есть счета в банках. На счетах клиентов любой банк наваривает свою маржу, выдавая кредиты, располагая свои активы под проценты в более крупных банках. Крупные банки уже гораздо более серьёзные суммы размещают в ещё более крупных. Те, в свою очередь, объединяются в финансовые холдинги и корпорации. Все страны капиталистической демократии опутаны банковской паутиной. При движении наверх денежный «навар» постепенно разделяется на три потока. Словно у Змея Горыныча, у этого навара появляется три головы. Они и наблюдают за всей финансовой паутиной. Три жирных паука. Три супер-мафии. Три главных крыши интернационального капитализма!
Кто-то купил носки в США или в Норвегии… Неважно, где! Заплатил один доллар. Но с этого доллара по пути к одной из крыш набежит минимум сто! Что не говорите, а финансисты – национальность умная: такую схему создали! С любой покупки, сделанной любым покупателем в мире политкорректного капитализма, им набегает – только успевай считать.
Любая из этих крыш-корпораций может купить любую страну вплоть до Саудовской Аравии, России или, наконец, США вместе с их хвалёным военно-воздушно-морским флотом и Голливудом в придачу.
Но они этого не делают по одной причине – а зачем им головная боль? Гораздо интереснее, азартнее и прибыльнее управлять странами, народами, президентами, организовывать кризисы, опускать одну валюту, поднимать другую и зарабатывать на этом ежедневные миллиарды. И при этом ещё разводить лохов всея человечества, называя войну политкорректно «миротворчеством».
Эти пауки словно играют в какую-нибудь игру типа симулятор бога с элементами шутера и стратегии одновременно, но с миллионами живых людей.
Ничто не даёт более глубокого чувства удовлетворения, чем возможность управлять… лохами! И ощущать себя властелином мира, держа в руках управляющие банковской паутиной джойстики.
Кстати, очень правильно такие игры называются по-английски «God games», но ещё точнее это название воспринимается в русском языке, вроде как «Игры Гада». Кто же эти три финансовых паука? Пришло время их назвать.
Это финансово-семейный клан Ротшильдов, которому уже более двухсот лет, клан потомственных нефтяных магнатов Рокфеллеров и… Ватикан!
Кстати, слово «Ватикан» произошло из двух древних праславянских слов «батя» и «кон». «В» и «Б» чередуются во многих языках. Батя – ватя. А слово «кон» в древности означало «закон». Так что Ватикан – это «батя в законе». По-нашенски – пахан на зоне
Довольно давно эти три группировки договорились между собой уважать друг друга и дружить по понятиям и если кто-то какую-то страну крышует, другая группировка уже не суётся. Так примерно в начале 90-х годов поделили Москву солнцевские, балашихинские и люберецкие.
Не подчинились этим трём паукам в мире только Северная Корея, Китай и ещё пара незначительных стран. Раньше им противостояла ещё одна, четвёртая группировка, советская! Сильные пацаны были: только пауки куда-то сунутся, а там уже наши крышуют. И вожаков этих советских отморозков никак не зацепить: офшоров нет, квартир и особняков на южных берегах Европы не строят, некоторые всю жизнь в одном костюме проходили, мировые банки им, как корове зонтик – в паутину не затянуть.
И ЦРУ, и НАТО все разборки с нашими братками проиграли: и во Вьетнаме, и в Корее, и в нескольких странах Африки, не говоря уже о Кубе… Когда Хрущ, пахан Советов, сказал, мол, тронете Кубу, мы вам покажем кузькину мать! – жители Нью-Йорка и Вашингтона бежали из городов, думая, что Советы начнут на них своё ядерно-ядрёное железо сбрасывать.
Семьдесят лет испытывали пауки от советской братвы унижение. Но вот СССР пал!
И пауки радостно зашевелись.
В отличие от тех, советских, вожаков демократические оказались падки на оффшоры, ювелирку, коттеджи, виллы… – сами в паутину приползли! А потому настала пора, как и всем, кто в мире гримируется под демократов, выбирать себе крышу. Потому как без крыши их офшорам будет крышка.
Оба клана Роки и Рота уже радостно потирали ручки, предвкушали, как Россия приползёт на коленках и сдаст им все свои закрома!
Поначалу, во времена первого российского президента, казалось, всё так и случится. Такой рынок, наконец-то, открылся. Одна шестая часть земной суши! Но как извечно бывало у нас, вдруг откуда ни возьмись…
Новые гэбэшно-эфэсбэшные вожаки оказались менее сговорчивыми. Уж кто-кто, а Путин понимал, что и дряхлый Роки, и мудрый Рот прежде всего зарятся на самое святое, что у есть у России, то есть у него, – на нефть!
Что угодно, а нефть и газ не отдадим!
Зато Ватикану нефть по «фак ю»! Ему нужна только паства. У Кремля же этой паствы навалом. Сначала закорешились с Берлускони, пообещали газ по сниженным… я бы даже сказал по сжиженным ценам, причём для надёжности не через Украину, а напрямую. Дон Берлускони сам по понятиям жить умел, быстро всё смекнул, с Путиным побратался, послал Пахану маляву в Ватикан, стрелку забили и все друг друга на той стрелке поняли с полуслова: покорешились, задружбанились.
Заметили? С тех пор как эта стрелка состоялась, в России ни единого плохого слова о католиках сказано не было даже со стороны Православной церкви. А ведь раньше две эти конфессии друг друга ненавидели. Но таков был уговор! Закон нарушить можно, а по понятиям – святое! А если по понятиям с Римским Папой – вдвойне святое!
Папа-Пахан остался доволен: мир теперь его ещё больше будет уважать. Ведь для мира христианство едино, особенно перед опасностью мусульманской агрессии. И голова всего христианства – он, Римский папа. А кто там – католики или ортодоксальные христиане, то бишь, православные, – толком никто в мире и не понимает.
Вот тут старый Роки и мудрый Рот взбесились реально.
Конечно, эти пауки ненавидели друг друга, но пришлось задружиться и всему миру о своей неожиданной дружбе поведать. Но главное утаить – что «дружить» они собрались против России.
Для начала надо было снять с России «крышу». А заодно и Папу-Пахана проучить, чтобы на всю жизнь запомнил: нефть не его тема. На чужую территорию позарился. Не по понятиям!
Почву для будущей разборки лучше всего подготовили романы Дэна Брауна. Правда, Ватикан эти предупреждения не понял. Тогда пошли многочисленные публикации в прессе и Интернете о скандалах, связанных с католиками-педофилами. Папе пообещали: "Натравим на вас мафию европейских геев. Скажем, что вы против браков между священниками и припишем вам фашистское прошлое." Попутно на Доне Берлускони отыгрались по полной.
Несмотря на свой возраст Папа-славянин, из польских католиков, оказался крепким орешком. Ещё большее уважение паствы завоевал, извинившись перед евреями и признав научные достижения даже… астрономов. Коперника, и то похвалил. Не прошло и пяти сотен лет.
Вот только скончался Папа-славянин как-то неожиданно при загадочных обстоятельствах. Правда, на это никто не обратил внимания, поскольку он был уже в соответствующем возрасте. Нового Папу избрали, но и тот не въехал в тему: не понял, зачем его до небес божественных превознесли.
В общем, и с новым Папой тоже пришлось в разборки вступать. Собрали президентов католических стран и практически приказали: «Валите и этого! Однако поскольку второго загадочного ухода Папы из жизни нам не надо, объясните ему: мол, у нас на тебя такое досье о твоей педофилии собрано, что до скандала лучше не доводи, уходи сам по состоянию здоровья, пока оно в тебе ещё теплится! Короче, увольняйся по собственному! А мы нового выберем, политкорректного, скорее всего, негра. Извините, афроамериканца. Нет, афроевропейца. Или вообще, афроафриканца. Он за то, что мы его Папой сделаем, для нас тоже всё сделает. Заодно и вся эта финансово-католическая пирамида к нам отойдёт. Конечно, нефть нефтью, но религия – бизнес не менее прибыльный. Нефть ещё выкачать надо, чтобы в деньги превратить, а из религии сразу деньги качают».
А вы всё гадаете: из-за какой болезни Папа в отставку подал? Эта болезнь – банковская паутина, опутавшая планету, и называется она – раковая опухоль Земли.
Извечный вопрос России: «Что делать?»
Снова свою мафию организовывать! Как в те далёкие советские. Со странами политкорректного, демократического, миротворческого капитализма лучше Холодная война, чем Горячая любовь.
Судя по всему в Кремле, наконец-то, просекли, что если, как те первые советские вожаки, свою собственную группировку-мафию не восстановят, многих из них ждёт участь Каддафи! Так что заржавевшее за двадцать лет ядрёное железо пора очищать и приводить в боевой порядок.
У нас всё есть, чтобы жить независимо, без подачек, кредитов и благотворительных западнючих кредитов. Китай, вон, всё лучшее от наших бывших Советов перенял и мощнейшую собственную братву к будущим мировым разборкам уже приготовил. У Китая надо учиться, как «мышцы» накачивать.
Тогда и будем понимать, что означает праздник под названием «День независимости России», а пока это лишь красивые слова. От кого мы независимы? От Латвии, Эстонии, Туркмении, Молдавии? Нет, пока мы очень даже зависимые, и праздник этот надо называть «День Зависимости России». Причём зависимости у нас сегодня две: первая, внешняя, от западного капитализма, вторая, внутренняя, от собственного алкоголизма.
Есть древняя мудрость: «Хочешь жить в мире и спокойствии, готовься к войне!»
Вот о чём сегодня нужно думать России и помнить главное, что когда политкорректный «миротворческий» Запад предлагает кому-то из народов обняться, он втайне всегда мечтает или его поработить, или в своих объятьях задушить!"
4 марта 553 года до н.э. в городе Вавилоне молодая семейная пара: муж - Мар бити — адду — натану и его жена Бунату, дочь Харицайи взяли в банке Иддин-Мардука кредит. По их поручению агент банка по имени Даян-шум-иддин (последнее имя по месту работы выдали) купил им на кредитные деньги дом. За 11 с половиной мин серебра (5, 8 кг) агент приобрёл на имя молодых 94 кв.м жилой площади в районе Барсиппа.
Супруги были настроены на успех. Ипотеку погасили давольно быстро. Обзавелись в банке Иддин-Мардука кредитной историей, которую банковские служащие зафиксировали клинописью на табличках, и снесли в банковский архив, располагавшийся под местным полицейским участком. Местный полицейский участок оказывал банку услуги по предоставлению охраны рабочих помещений и банковского хранилища. Расплатившись по кредиту, супруги Мар-бити-адду-натану решили купить ещё один дом. Тоже в этом районе, такой же площади, но подешевле, для сдачи его понаехавшим в Вавилон. Муж вместе с женой пошли в канцелярию и заполнили договор. Муж брал у жены в долг 3, 5 мины серебра (1, 8 кг). Почти без процентов - жена же. Муж подписал вексель, заверил его, отдал жене. Подписав договор, с векселем подмышкой супруги весело отправились в полюбившийся им банк и заполнили там кредитный договор (уже совместный) на 2, 5 мины серебра (1, 26 кг). Новый дом решили оформить на имя мужа.
Отступление.
В 6 веке до н.э. женщины в Вавилоне пользовались некоторой самостоятельностью. Т.е. какой там некоторой?! Обалденной самостоятельностью пользовались женщины Вавилона. Муж, конечно, мог убить свою жену. Имел право. Но ничего массового и интересного из этого права не получалось. Всё потому, что любовь, конечно. Плюс некоторые особенности имущественных отношений между мужьями и жёнами. Брачный контракт. Он спас немало женских жизней. При всей невзрачности и крючкотворной тошности, брачный контракт гарантировал, что в случае смерти жены, муж не получал ничего из её имущества, даже копеечки малой на поминки. Все деньги от помершей жены уходили к её родственникам. Или, на крайний случай, детям. А личное имущество у вавилонских женщин было ого-го какое! Зажиточная вавилонская девушка вносила в фундамент новой вавилонской ячейски общества пару рабов, 5-6 кило серебра, садик, домик и т.п. И всей этой красотой самостоятельно распоряжалась.
Прибьёшь такую - все деньги возвращаются к тёще с тестем. Кому это надо?! Придушишь супругу из ревности, а уже тесть лезет в дом: выносить 5-6 кило серебра и рабов ещё, старый мудак, уводит. Какой резон дубасить супругу сырцовым кирпичом по башке, если придут её братья и всё-всё выволокут? Никакого резона, я лично, не вижу. Кругом кромешное рабовладение, на востоке роятся персы, готовые на своих боевых верблюдах смести с лица земли всё живое, только что отбились от Ассирии, с её пирамидами из убитых пленных, в Иудее пророки бьют друг друга на конкурсе "кто придумает будущее пострашнее?!", мрак, глад и человеческие жертвоприношения повсюду, буквально.
А в Вавилоне даже развестись мужику было невозможно: так, чтоб по нормальному, чтоб намотать жиденькую косу верной спутницы на кулак, посмотреть в её глазки, да и пинками за околицу метров двести проводить. Нет, в Вавилоне так было нельзя. Т.е. муж мог подать заявление на развод с указанием причин, но если суд решал, что причины несущественные, то развод утверждали, но обязывали мужа выплатить жене чудовищную компенсацию. Плюс окаянная своё приданое с собой увалакивала, помимо компенсации. Я, мол, теперь женщина свободная! По вавилонскому законодательству женщина могла свободно распоряжаться своим имуществом (приданое, подарки, доходы от бизнеса и пр.) Могла без разрешения мужа брать и давать в долг, открывать свои предприятия, продавать, покупать и вообще омерзительно обогащаться, запихивая нажитое в свою копилочку.
Отступление закончено. Женщины могут приложить к горящим щекам ладони и посмотреть вокруг себя. Мужчины могут стать вольно и нервно покурить.
Возвращаемся с теми, кто ещё не уснул, к молодым мобильным супругам.
Купив второй дом частично на банковский кредит, частично на занятые у родной жены деньги, Мар-бити-аду загулял. Понять его можно. С этим вавилонским "феминизмом на марше" Мар-бити оказался должен и банку, и жене. Если что случится с ненаглядной - вообще кранты, разотрут между жерновами банкиры и родственники. Вот он и загулял. Вот чтобы сделала нормальная жена при забухавшем мужике? Она бы поплакала, посоветовалась бы с подругами, послала бы подруг на хрен, после их советов, сбегала бы к маме... Да мало ли удачных методов решения семейных конфликтов в нормальных обществах? Вавилонская жена по имени Бунату, взяла копию кредитного договора между ней и мужем, подняла двумя руками мужьи вексель, и потопала прямиком в суд. В котором потребовала у протрезвевшего мужа немедленного возвращения долга.
Тут бы и кирпичом её ударить! Но вспомним, что бить жену кирпичом в Вавилоне - только тёщу радовать! Жена предъявила весель - суд обязал мужа выплатить до копейки. А из чего он выплатит? Он ещё банку должен! Встал вопрос о продаже мужа в рабство. Не в какое-то там условное, какое-то офисное рабство, а в самое настоящее: рубить тростник и месить говно на полях под палящим вавилонским солнцем. Перед угрозой продажи в рабство муж не устоял. И переписал дом, который они купили с женой совместно, в её единоличную собственность. Жена второй дом с обременениями продала третьим лицам, расплатилась с банком и ещё, представьте, наварила на этом два с половиной кило серебра, которые бережно отнесла в свою копилочку. Тут надо ещё добавить, что она при этом беременная была.
Как пишет В. Белявский: "Тяжба отнюдь не нарушила согласия в семье Мар бити — адду — натану. У супругов была дочь Нупта, но не было сына. В 551 г. они усыновили мальчика, дав ему имя Мар бити — адду — амару. Вскоре после этого муж умер. Его вдова Бунаниту вместе с приемным сыном купила третий дом, снова при помощи банковского кредита. А в 547 г. она выиграла в суде тяжбу с братом покойного мужа, который пытался оттягать у нее имущество последнего как выморочное. Суд признал акт усыновления Мар бити — адду — амару и вклад самой Бунаниту в приобретение спорного имущества; право собственности на это имущество осталось за Бунаниту, Мар — бити — адду — амару и Нуптой" (В. Белявский "Вавилон легендарный и Вавилон исторический" С. 105)
После гибели Анны Карениной под колесами поезда ее дочь Анну на воспитание берет Каренин. Вронский в глазах общества превращается в чудовище, и все, кто раньше злословил по поводу Карениной, теперь выбирают своей мишенью Вронского. Он вынужден уехать из Москвы, но и высшее общество Петербурга его не принимает. Следы Вронского теряются где-то в глубине России.
Каренин воспитывает детей Сергея и Анну одинаково строго. Но подрастающей Анне кажется, что с ней он обходится особенно сурово. Сережа иногда, обвиняя Анну в гибели матери, грозит ей, что папа оставит ее без наследства, что не видать ей приличного общества и что как только она подрастет, ее вышвырнут на улицу.
Романа Льва Толстого в доме Карениных не держат, но Анна прочитала его довольно рано, и в ее сердце вспыхивает желание отомстить.
В 1887 году совпадают сразу несколько событий: умирает Каренин, Сергей Каренин осуществляет свою угрозу - выгоняет Анну из дому, и становится известно, что Вронский жив. Практически разорившись, бывший блестящий офицер живет в небольшом волжском городе. На последние деньги Анна покупает билет на поезд и, похитив из дома Карениных револьвер, едет, чтобы отомстить отцу.
Вронский живет в приволжском городе Симбирске одиноко. Свет даже такого маленького городка после выхода в свет романа "Анна Каренина" не принимает его, и Вронский вынужден вращаться н полусвете. Однажды он знакомится там со странной парой бывших каторжан, недавно амнистированных. Его зовут Родион Раскольников. Его молодая подруга - Катя Маслова. К Раскольникову Вронского привлекает еще и то, что волей случая они оба стали героями романов. Катя Маслова, бывшая проститутка, убившая любовника, завидует обоим и иногда говорит: "Вот напишу Льву Толстому, он и меня в роман вставит". Она даже иногда по вечерам пишет нечто вроде дневника, а потом отправляет листки в Ясную Поляну. На каторге она потянулась к овдовевшему там Раскольникову, но на свободе постаревший Родион не может идти ни в какое сравнение с сохранившим столичные манеры Вронским.
Раскольников в отчаянии, но сам он уже не может поднять руку на человека. Он решает найти исполнителя своей мести. Выбор Раскольникова падает на семнадцатилетнего гимназиста, у которого недавно казнен брат за покушение на царя. Володя Ульянов, читавший о судьбе Родиона Раскольникова, соглашается и из рогатки, почти в упор, свинцовым шариком в висок убивает Вронского. На крик
Масловой сбегаются люди, собирается толпа, и в этот момент к дому на извозчике подъезжает Анна Каренина. Она понимает, что опоздала, что месть осуществить не удается.
Вечером в гостинице она узнает имя гимназиста, убившего Вронского, и то, что в городе созрел своеобразный заговор молчания. Из сострадания к матери Ульянова, уже потерявшей сына, и оттого, что Вронского все равно никто не любил, в свидетельство о смерти Вронского вписан апоплексический удар. Анна, не имеющая средств к существованию, в гостинице знакомится с купцом и на пароходе уплывает с ним.
Маслова в отчаянии, она должна вот-вот родить, но к Раскольникову возвращаться не хочет. Дождавшись родов, она подбрасывает родившуюся дочку в бедную еврейскую семью, а сама кончает жизнь самоубийством. Еврейская семья Каплан, приняла подкидыша, назвав девочку Фанни. Девочка знает, кто виноват в том, что ей приходится воспитываться в еврейской семье. Фанни решает отомстить.
Анна Каренина намеренно бросается в разгул, жизнь превращается в череду пьяных компаний и в переход от одного купца к другому. Идут годы. Однажды осенью 1910 года после пьяного кутежа в затрапезной гостинице Анна находит зачитанные прислугой книги Льва Толстого "Анна Каренина" и "Воскресение". Старая боль вспыхивает в душе Анны, и ей начинает казаться, что во всем виновен Лев Толстой, что именно он виноват в том, что брат выгнал ее из дому. Анна решает убить Толстого и отправляется в Ясную Поляну, послав по дороге телеграмму с угрозой. Лев Толстой понимает, что это не шутка, все бросает и бежит из Ясной Поляны. По дороге простуживается и умирает. Анна снова опаздывает. Снова загул, попытка утолить воспоминания в вине. Приходит в себя Анна только в 1917 году, когда узнает, что в
Петрограде произошла революция, и во главе ее стоит тот самый гимназист из Симбирска, который убил Вронского. Это единственный человек, который сделал для Анны хоть что-то. Анна принимает революцию, уходит из занятого белыми города и присоединяется к отряду красных, которым командует Василий Иванович Чапаев. Она
становится матерью этого отряда, обстирывает бойцов и готовит еду. Иногда в бою она ложится к пулемету. За это ее прозвали Анна-пулеметчица. Глядя на нее, комиссар отряда, уже выросшего в дивизию, Фурманов говорит: "Напишу роман, обязательно о ней расскажу, только придется фамилию изменить, а то не поверят. И помоложе сделаю".
В 1918 году Фанни Каплан настигает Ленина возле завода Михельсона и сказав: "Помни о смерти моего отца", - стреляет в Ленина из браунинга. Ее быстро казнят для того, чтобы никто не узнал о том, что Ленин в молодости был убийцей.
Гибнет штаб Чапаева, в живых остается только Анна, потому что ее
узнал командир белых Сергей Каренин, ее брат.
Заканчивается Гражданская война и Анна перебирается в Москву, чтобы хоть иногда видеть Ленина, но в 1924 году Ленин умирает, и жизнь Анны теряет всякий смысл. Она опускается и идет работать в домработницы.
Однажды, сходив в лавку за подсолнечным маслом, она идет домой и на
трамвайных рельсах вдруг вспоминает о смерти своей матери. Приближающийся трамвай кажется ей тем самым поездом. В ужасе Анна бежит, выронив бидон с подсолнечным маслом на трамвайной линии возле Патриарших прудов...
(с) _________________ Чтоб добрым быть, нужна мне беспощадность. (с) У.Шекспир
Дом. Он стоял на самом краю посёлка у кромки леса. Рядом журчала речка, а в небольшой заводи плескались рыбы. Я вернулся домой спустя долгое время.
Само строение уже мало напоминало мне то родовое гнёздышко, в котором я ждал по утрам маминых блинов, из которого мы уходили с отцом в лес на охоту. Тогда давно… А сколько же лет прошло? Двенадцать? Как я выпал из этого гнезда, унесённый рекой судьбы.
И вот теперь, я снова тут. Оторвав доски с заколоченной двери, я вошёл внутрь. Скрипучий пыльный пол под ногами, давно потухшая русская печь. Углы, оплетённые сетью паутины. Темнота и тишина. Словно и не жил тут никто.
Мягкие пуховые подушки на кровати укрыты толстым слоем времени. Фотографии на стенах. Вот мать с отцом. Молодые, улыбающиеся, верящие в светлое будущее, полные надежд и планов. А вот и я – маленький. Стою на стуле с грозным выражением лица. Никогда не любил фотографов. А вот - наша семья в сборе. Самая малочисленная в деревне. Матери из-за болезни нельзя было больше рожать. Потому я и остался без братьев и сестёр. Один. Всеми любимый.
Сколько воспоминаний сокрыто в этом забытом богом домике. Настоящая печь, на которой я любил играть с котом. Вот на той стене висело отцовское ружьё. А в том углу стоял привезенный когда-то из райцентра заморский фикус. Горшок с торчащей из него сухой веткой – то, что осталось сейчас. «Всё течёт, всё меняется» - говорили древние. А тут, всё застыло в прошлом. И никогда уже не будет ему места в будущем.
Я вышел во двор и открыл ставни. Хоть уже и дело к вечеру, но всё же хотелось пустить в дом именно солнечный свет. Оживляющий, бодрящий. Но ставни, словно под воздействием незримой силы, с громким стуком захлопнулись. Ну и ладно. Зажгу керосинку. Электричества в доме давно уж нет.
Ох, что я вижу! Это же старый дедушкин патефон. Утёсов. Скрипучим голосом пластинка запела о сердце, которому не хочется покоя.
Вот и мне так. Никогда не хотелось покоя. Всё нёсся куда-то. Вперёд, к новому, к приключениям. А потом эти горы. Они не хотели отпускать. И целых двенадцать лет я не мог вернуться домой. Сюда, где моё сердце сможет, наконец, обрести покой.
Давно высохшие слёзы, словно разбуженные воспоминаниями, текли по щекам, изъеденным шрамами. Родителей давно не стало. А я даже не смог похоронить их. Проклятые горы. Грохочущие, беспощадные. Холодные в своей кровавой красоте.
Вот теперь я дома. Родной мой, я больше никогда не покину тебя, мне очень нужно твоё тепло и твой уют.
Я сорвал висевшее на стене покрывало и посмотрел в пустое зеркало.
***
- Недобрый дом. Ох, говорил я председателю, снеси его. – Старик-пасечник, глядя на стоявший у леса дом, покачивал головой и бурчал под нос. – Вот как пошла беда за бедой, так и будет. Сначала сын на войне сгинул. Да так, что и хоронить некого было. Где-то в ущелье остался лежать. А потом и отец с матерью за ним в могилу сошли. Ох, нехорошо это, нехорошо. С тех пор много воды утекло. Странные дела творятся. Вон на улице ни ветерка, ни одна травинка не шелохнётся. А на доме крыша шевелится, скрипит, ставни хлопают. А внутри то свет, то музыка играет. Нехорошо, ох, нехорошо! – И, продолжая ворчать, старик заспешил подальше от заброшенного дома.
Зарегистрирован: Aug 23, 2012 Сообщения: 666 Откуда: Оттуда
Добавлено: Вс Апр 28, 12:22 Заголовок сообщения:
- Дед, а дед? Ты хотел бы быть молодым?
- Я уже был молодым, внучек. Всему своё время.
- Ты не понял, деда. Всегда молодым?
- Но тогда бы я не узнал счастья зрелого возраста и мудрости, обретенной к старости.
- Дедуль, а ты хотел бы быть богатым?
- Нет. Я уже был богатым. Хватит с меня.
- Но почему? Это же здорово, когда можешь купить все, что захочешь!
- Все купить невозможно, мой мальчик. Богатство - это испытание, а не награда. И я не видел людей, которые его прошли и остались самими собой.
-Но если ты был богатым, почему ты сейчас бедный?
- Потому что из-за богатства я потерял любимую, потом настоящих друзей, а потом и себя. У меня осталось только богатство, которое я потом тоже потерял, слава Богу!
- Почему ты так говоришь?
-Потому что быть богатым в нищей стране, это позорнее, чем быть вором и убийцей.
-Как это?
- Очень просто. Насколько ты разбогател,настолько обнищал кто-то другой. Твой друг, сосед или незнакомая тебе семья. И денег, которые без толка и в избытке лежат у тебя, может не хватить кому-то на хлеб, а кому-то на лечение. Надо знать меру и брать ровно столько, сколько тебе нужно, и будешь вполне благополучен.
- Дед, а ты хотел быть знаменитым, чтобы тебя все знали?
-Я был знаменитым, мой мальчик. И меня знали все. Обнимали и звали за стол. Я был почетным гостем на любом празднике.
- И что потом?
- Слава пролетает мгновенно, как ласточка над нашей крышей. Да и людей, которые меня знали, почти не осталось.
- Дед, ну должно же быть что-то, чего у тебя не было, и ты бы этого очень хотел.
- Есть такое, малыш.
- Что же это?
- Я хочу быть прадедом твоих детей и когда-нибудь отвечать на их глупые вопросы…
…Вот в Испании как-то на гастролях, проходивших с огромным успехом — испанцы вообще народ музыкальный, а музыку темпераментную, огневую, ценить умеют в особенности, — его устроители и спрашивают: что бы он хотел еще увидеть или получить в Испании, они будут рады сделать великому и замечательному композитору приятное, услужить, одарить, устроить, расстелиться под ноги, не ударить в грязь лицом, и прочие цветастые латинские изъявления.
Хачатурян, в свою очередь, был в быту человек скромный, достойно несущий свое величие и славу. Принимали его по высшему разряду, и желать он мог только птичьего молока. Но молока он не употреблял, любимым его напитком был, напротив, коньяк «Арарат». Поэтому он развел руками, поблагодарил хозяев, подумал, и, в порядке ответной любезности на комплименты своему несравненному гению отвечал, что Испания, в которой он имеет честь выступать, является родиной величайшего художника двадцатого века Сальвадора Дали, лидера и славы мировой живописи и его кумира. И никаких таких желаний у него, восхищенного баснословным испанским гостеприимством, нету и быть не может; вот разве только он был бы рад встретиться и познакомиться с мэтром Сальвадором Дали, дабы лично засвидетельствовать ему свое глубочайшее почтение и даже попросит автограф на альбом с репродукциями.
При этом заявлении устроители слегка меняются в лице; переступают с ноги на ногу… Потому что Дали славился непредсказуемой эксцентричностью, и просьба эта вовсе не факт, что выполнима… Более всего она невыполнима по той простой причине, что Дали живет в Америке. В Испанию он изредка наезжает. Но все устроилось со сказочной быстротой и пугающей легкостью. Заокеанский Дали благосклонно выслушал по телефону пожелание встречи и ответил, что он поклонник великого композитора и почтет за счастье принять его в своем скромном испанском жилище в любое время, какие разговоры. Ради этого счастья он бросит все дела, которых у него, в сущности, и нет, кому он нужен, бедный старый художник, и сейчас же едет в аэропорт и садится в самолет. Скажем, завтра? Допустим, в два часа дня? Если это устроит конгениального композитора Хачатуряна, то он, скромный малевальщик Дали, безвестный неудачник, будет весь остаток своих дней счастлив, совершенно счастлив, что его ничтожная особа может представлять какой-то интерес для такого гиганта и светила мировой музыки.
И потрясенный до потери пульса импресарио передает это приглашение Хачатуряну, с испанским тактом давая понять, что слава Хачатуряна превзошла уже вовсе все мыслимые и немыслимые пределы, если сам мэтр Дали, который способен послать куда подальше любого президента — просто так, под настроение и для скандальной саморекламы, — так высоко ценит Хачатуряна. И назавтра без трех минут два лимузин правительственного класса привозит Хачатуряна с импресарио, секретарем и переводчицей к воротам белокаменного мавританского замка Дали, с башенками, шпилями, зубцами и флажками. Привратник и охранник в ослепительных ливреях распахивают ворота и сообщают, что хозяин уже ждет, и его пожелание — провести встречу на интимном, семейном, можно сказать, уровне, поэтому переводчик не нужен, ведь у монсеньора Дали жена тоже русская, и машина тоже не нужна, потому что монсеньор Дали распорядился отвезти гостя после встречи обратно на своей машине. Который тут из вас синьор Хачатурян? Сделайте честь, синьор, проходите. Нет-нет, остальных принимать не приказано.
Остальные пожимают плечами и не удивляются, потому что все это вполне в духе Дали. Они пожимают Хачатуряну руку, желают хорошо провести время, передают приветы своему великому земляку, и уезжают. А Хачатуряна сопровождают по мраморной аллее в замок. На крыльце ему отвешивает поклон уже просто какой-то церемониймейстер королевского двора, и Хачатурян начинает сомневаться: правильно ли он одет, может быть, уместнее было бы явиться в смокинге… но его же об этом не предупреждали, да и время дневное, встреча неофициальная… да он и сам, в конце концов, великий человек! чего там…
Церемониймейстер приглашает его в роскошный приемный зал — белая лепка, наборной паркет и зеркала, — предлагает садиться и вещает по-испански, что монсеньор Дали сейчас выйдет вот из этой двери. В этот самый миг старинные часы на стене бьют два удара, церемониймейстер кланяется и исчезает, закрыв за собой двери.
И Хачатурян остается в зале один. Он сидит на каком-то роскошном златотканом диване, не иначе из гарнитуров Луи XV, перед ним мозаичный столик, и на этом столике изящно расположены армянские коньяки, испанские вина, фрукты и сигары. А в другом углу зала большая золотая клетка, и там ходит и распускает радужный хвост павлин. Проходит минута, и другая. Зная, что пунктуальность в Испании не принята ни на каком уровне, Хачатурян оживленно осматривается по сторонам, приглаживает волосы и поправляет галстук. Очевидно, жена Дали Гала тоже будет, раз не требуется переводчик. Он заготавливает вступительные фразы и оттачивает тонкие комплименты.
В десять минут третьего он полагает, что, в общем, с секунды на секунду Дали уже зайдет, и прислушивается к шагам. В четверть третьего садится поудобнее и выбирает сигару из ящичка. Выпускает дым и закидывает ногу на ногу. В двадцать минут третьего он начинает слегка раздражаться — какого лешего, в самом деле… сам же назначил на два часа! — наливает себе рюмку коньяка и выпивает. В половине третьего он наливает еще рюмку коньяка и запивает ее бокалом вина. Щиплет виноград!..
Налицо все-таки нарушение этикета. Хамство-с! Что он, мальчик? Он встает, расстегивает пиджак, растягивает узел галстука, сует руки в карманы, и начинает расхаживать по залу. С павлином переглядывается. Дурная птица орет, как ишак! А часы исправно отзванивают четверти, и в три четверти третьего Хачатуряну эта встреча окончательно перестает нравиться. Он трогает ручку двери, из которой должен выйти Дали — может, церемониймейстер залы перепутал? — но дверь заперта. И Хачатурян решает: ждет до трех — и уходит к черту. Что ж это за безобразие… это уже унижение! Ровно в три он нервно плюет на сигарный окурок, хлопает на посошок рюмочку «Ахтамара» и твердо ступает к двери. Но оказывается, что эта дверь, в которую он входил, тоже не хочет открываться. Хачатурян удивляется, крутит ручку, пожимает плечами. Он пробует по очереди все двери в этом дворцовом покое — и все они заперты! Он в растерянности и злобе дергает, толкает, — закрыли! Тогда он для улучшения умственной деятельности осаживает еще коньячку, ругается вслух, плюет павлину на хвост, сдирает галстук и запихивает в карман… Он ищет звонок или телефон — позвонить камердинеру или кому там. Никаких признаков сигнализации. Может, с Дали что-нибудь случилось? Может, он не прилетел? Но ведь — пригласили, уверили… Сумасшествие! А жрать уже, между прочим, охота! Он человек утробистый, эти удовольствия насчет пожрать любит, а время обеденное: причем он специально заранее не ел, чтоб оставить место для обеда с Дали — по всему обед-то должен быть, нет? Присаживается обратно к столику, выбирает грушу поспелее, апельсином закапывает рубашку, налегает на коньяк, фрукты… В туалет надобно выйти Араму Ильичу. А двери заперты!!! Никакие этикеты и правила хорошего тона уже неуместны, он стучит вовсе двери, сначала застенчиво, а дальше — просто грохочет ногами: никакого ответа. Тогда пытается отворить окна — или покричать, или уж… того… Но стрельчатые замковые окна имеют сплошные рамы, и никак не открываются. Хачатурян начинает бегать на своих коротких ножках по залу и материться с возрастающим напором. И к четырем часам всякое терпение его иссякает, и он решает для себя — вот ровно в четыре, а там будь что будет!да провались они все! А на подиуме меж окон стоит какая-то коллекционная ваза, мавританская древность. Красивой формы и изрядной, однако, емкости. И эта ваза всё более завладевает его мыслями. И в четыре он, мелко подпрыгивая и отдуваясь, с мстительным облегчением писает в эту вазу и думает, что жизнь не так уж плоха: замок, вино, павлин… и высота у вазы удобная. А часы бьют четыре раза, и с последним ударом врубается из скрытых динамиков с оглушительным звоном «Танец с саблями!» Дверь с громом распахивается — и влетает верхом на швабре совершенно голый Дали, маша над головой саблей! Он гарцует голый на швабре через весь зал, маша своей саблей, к противоположным дверям — они впускают его, и захлопываются!.. И музыка обрывается.
Входит церемониймейстер и объявляет, что аудиенция дана. И приглашает к выходу. Остолбеневший Хачатурян судорожно приводит себя в порядок, справляясь с забрызганными брюками. На крыльце ему почтительно вручают роскошный, голландской печати, с золотым обрезом, альбом Дали с трогательной надписью хозяина в память об этой незабываемой встрече. Сажают в автомобиль и доставляют в отель. По дороге Хачатурян пришел в себя и хотел выкинуть к черту этот поганый альбом, но подумал и не стал выкидывать. А там его ждут и наперебой расспрашивают, как прошла встреча двух гигантов. И он им что-то такое плетет о разговорах про искусство, стараясь быть немногословным и не завраться. В тот же день полное изложение события появляется в вечерних газетах, причем Дали в простительных тонах отзывается об обыкновении гостя из дикой России использовать в качестве ночных горшков коллекционные вазы стоимостью в сто тысяч долларов и возрастом в шестьсот лет.
_________________ Чтоб добрым быть, нужна мне беспощадность. (с) У.Шекспир
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
FAQ
Поиск
Пользователи
Группы
Профиль
Войти и проверить личные сообщения
Вход
Регистрация
. Блин, сообщения смотрел только сегодня. Весьма познавательно.
